Твое имя всегда казалось мне дурным каламбуром.
Фильм называется «Возвращение фройляйн Фукс». Октябрь 2007 года, ЦДХ, программа Музея кино. Что-то вроде: «Немецкий кинематограф: преодоление звукового барьера».
Претенциозное название, правда?
Если честно, с тех пор как их выгнали из старого здания, я ни разу не был на показах Музея кино. Не хотелось приходить — как не хочется идти в новую квартиру к старому другу, которого не видел много лет, не звонил, не писал… только иногда, проезжая его станцию, вспоминаешь, как сидели на кухне, смотрели по видику «Апокалипсис», «Седьмую печать», «Забриски-пойнт»… редкое хорошее кино, которое удавалось найти в Москве на видео.
Не хочется идти к нему в новую квартиру; невозможно представить его постаревшим, располневшим, седым. Вдруг все, что я заботливо хранил столько лет, развеется, как сигаретный дым в старых нуарах?
Помнишь, ты снимала квартиру и хозяйка запрещала убирать черно-белые семейные фотографии в узких медных рамочках? Тогда, в бледном утреннем свете, я увидел эти лица: они смотрели на нас, будто зрители — на экран.
У них был уставший взгляд, и я удивился: неужели им могла наскучить твоя смущенная улыбка, лисий проблеск волос, сияющая белизна обнаженного тела? Неужели самый прекрасный фильм приедается, если ты обречен смотреть его день за днем?
Я с горечью подумал, что в этом фильме я — один из многих, актер второго плана, проходной персонаж, даже не камео, скорее — статист.
Я вспоминаю твою спальню — и не могу представить тебя в какой-нибудь новой квартире. Ни тебя, ни Стаса, ни Вадима… Пусть уж все останутся в памяти как были — в комнатах, не тронутых евроремонтом, с обшарпанными оконными рамами, доживающей свой век совковой мебелью. Надписанные от руки видеокассеты, громоздкий телевизор, стопка пятидюймовых дискет, аудиодвойка… никаких айподов, mp3 и DVD.
Знаешь, я хочу сказать тебе, что с возрастом новое привлекает все меньше. Вечный герой-неудачник старого фильма-нуар, я — всего лишь маленькая мушка. И чем лететь на яркий свет электрической лампы, лучше навек застыть в янтаре.
Рыжем, как твои волосы, глубоком, как твои глаза.
А это — не перебор? Не слишком пафосно? Герой, конечно, довольно неприятный персонаж, зануда, эгоцентрик, эскапист — но все-таки не до такой степени карикатурный. То есть в разработке сюжета не удастся удержаться от роковых страстей, но надо постараться не перегнуть палку.
Пусть, например, он смотрит какой-нибудь нуар — и это подготовит читателя к неправдоподобности всей истории, которая неясно, случилась ли на самом деле.
Постой-постой, говорю я себе, мы же только что отправил его на немецких экспрессионистов. Ну, ничего, как-нибудь выкрутимся, чего-нибудь придумаем. Поговорим еще немного про Музей кино — для большей элегичности, — а потом и фильм сочиним.
Да, Музей кино был мне тем самым другом, в чью новую квартиру избегаешь идти до последнего.
До сих пор на «Баррикадной» или «Краснопресненской» мне кажется: выйду из метро — и через пять минут буду сидеть в зале. Глеб, Вадим, Стас, ты тоже придешь… Зал номер два, первая в Москве Dolby-система, помнишь? Годар подарил в конце восьмидесятых. Мы тогда еще не говорили: «Музей кино», говорили: «Киноцентр». Это позже они завели разные кассы, а потом пошло: «Арлекино», клубы, казино…
Вот и приходится теперь сидеть в незнакомом зале в ЦДХ.
Как я оказался здесь? На сайте «Афиши» увидел смутно знакомое название. Смотрю: так и есть, надо же — сам фон Гель, немецкий предшественник нуара, позабытый классик, человек, которого Орсон Уэллс, Билли Уайлдер и Джон Хьюстон называли своим учителем. Ни одного фильма его не видел! И не удивительно: раньше считалось, что сохранился — да и то не весь — только «Ночной кошмар», «Alpdrucken», а теперь imdb порадовала: пару лет назад в какой-то частной коллекции нашли «Возвращение фройляйн Фукс». Его, собственно, и показывают на этом фестивале про преодоление барьера.
К сожалению — в DVD-проекции. Оригинальная копия, небось стоит безумных денег, ее из Штатов вывести — как Джоконду из Парижа.
Смешно звучит: «оригинальная копия», да?
Помнишь, ты рассказывала когда-то про симулякры и Бодрийяра? Тогда все об этом говорили: симулякры, постмодернизм, деконструкция. Что важнее — копия или оригинал, пересказ или текст?
Может, потому я и пошел — вспомнил, как Глеб пересказывал сюжет этого «Возвращения», которого на самом деле не видел. Он любил так делать, — может, ты помнишь. Я недавно сообразил — на самом деле у него был настоящий дар предвидения, только мы тогда не понимали.
«Крестный отец» в его пересказе — это же «Выборы» Джонни То, один к одному, только лет на пятнадцать раньше.
Мы столько лет не виделись, я даже не знаю — ты любишь Джонни То? Вообще — любишь азиатов? Гонконг, Япония, Корея?
Я когда-то брал у тебя книгу Пу Сунлина о лисах-оборотнях, китайских призраках, губителях доверчивых мужчин. Этакие роковые женщины, как в классических нуарах. Эта книга до сих пор валяется где-то у меня дома. Все эти годы, глядя на нее, я вспоминал о тебе. Думал: хороший повод увидеться.