яростные схватки. Киевляне бились доблестно, поражая короткими копьями, сверкающими прямым мечами или топорами с длинными рукоятками налетающих
на них татарских всадников. Бату-хан спросил своего опытнейшего в воинском деле советника Субудай-багатура, как, по его мнению, нужно дальше
повести осаду города.
— Вижу, что и в Кыюве урусов не легко будет покорить! ответил одноглазый, всегда мрачный старик. — Вспомни, что и Рязань и Ульдемир урусы
бешено защищали. Надо послать отряды в обход для нападения на город сразу со всех сторон. Но сперва мы должны сделать широкий пролом где-либо в
городской стене.
— Не торопись! Скоро ты увидишь дрожащих послов здесь на коленях с мольбой о пощаде! Разве они не видят, сколько нас? Разве наше войско
даже издали не должно внушить им смертельного ужаса? сказал насмешливо всегда враждующий с Бату-ханом Гуюк-хан. — Не для чего бесполезно
проливать священную монгольскую кровь. Надо выжидать и взять город измором.
— Ты никогда не был и не будешь полководцем! — ответил угрюмо, с презрением Бату-хан. — Субудай-багатур, почему; медлят наши стенобитные
тараны?
— Они скоро должны прибыть, — сказал подошедший; китайский строитель Ли Тун-по. — Но сейчас тараны пустить на лед нельзя, сперва для них
нужно приготовить прочную переправу, иначе они своей тяжестью сломают лед и провалятся на дно реки.
Субудай-багатур отдал распоряжение нукерам, и вскоре к берегу подошла толпа пленных кипчаков, которых монголы подгоняли, подкалывая
копьями. Пленные стали разбирать бревна, лежавшие на берегу, переносить на лед и устилать ими путь на другую сторону.
Недавно еще нарядные кипчаки, теперь одетые в жалкие лохмотья, имели крайне измученный вид. Ноги их были обернуты обрывками шкур.
Все они работали молча, злобно косясь на своих новых свирепых хозяев, зная, что за малейшее неповиновение им грозила немедленная смерть.
Бревна укладывались на лед поперек реки, так что постепенно создавалась деревянная дорога к противоположному берегу.
Бату-хан, казалось, был совершенно равнодушен ко всему происходящему и больше заботился о своем пятнистом, как барс, жеребце. Он поднялся
и, подойдя к привязанному на приколе возле юрты коню, стал кормить его кусками сухих лепешек, расплетать и снова тщательно заплетать многими
косичками густую шелковистую гриву. Но в то же время Бату-хан зорко следил за всем, стараясь скрыть от окружающих свою тревогу.
Еще один отряд конных татар был послан на другую сторону.
Сперва русские большой толпой вышли из ближайшего леса и смело схватились с татарами, которые то набрасывались на них, то опять быстро
уносились прочь. Ясно было видно, как взлетали прямые русские и слегка изогнутые монгольские клинки, вспыхивая в лучах яркого утреннего солнца.
По всему городу, на каменных стенах, на деревянных и камышовых крышах, засыпанных снегом, чернели тысячи вооруженных киевлян, наблюдавших
за началом битвы. О покорной сдаче города хан Гуюк больше не говорил. Всем стало ясно, что предстояла отчаянная борьба.
Вскоре через реку по уложенным на льду бревнам поползли два камнемета и пробивной таран. Каждое сооружение тащили десятки быков. Сбоку шли,
подгоняя животных, толпы пленных и в опасных местах подкладывали под колеса колья и доски.
Бату-хан пожелал увидеть пленных киевлян, захваченных на другом берегу. Нукеры помчались к месту схватки, набросили на бившихся русских
воинов арканы и приволокли их по льду к шатру своего владыки.
Бату-хан с любопытством рассматривал лежащих перед ним русских. Под ударами плетей они с трудом приподнялись. Первым был рослый воин в
овчинном полушубке. Он пошатывался и держался за плечо другого пленного. Дерзко и со злобой смотрел он на всех и отвечал неохотно на вопросы
толмача.
— Откуда ты родом? Чем промышляешь?
— Из-под Смоленска. По Днепру плоты гоняю.
— Если ты смоленский, зачем дерешься здесь за Кыюв?
— Как же не биться? Город поди тоже наш, русский!
Толмач передал Бату-хану ответ пленного.
— Спроси у этого упрямца, был ли он в Новгороде? Знает ли он новгородского коназа Искендера?
— В Новгороде был и живал там подолгу, а князя Александра как не знать! Слава о нем далеко летит.
— Говори правду, или тебе отрубят голову: сколько войска здесь, в Кыюве?
— Сколько людей, столько и воинов. Теперь каждый взялся за топор или рогатину.
Ответ рассердил Бату-хана.
— Этот наглец упрям, но, может быть, он что-либо умеет делать? Передать его скованным Ли Тун-по. Такой без цепей убежит.
Следующим пленным оказалась молодая женщина. Она была тяжело ранена. Истекала кровью. Лежала на спине, не в силах подняться.
Поставить на ноги ее так и не удалось. Глаза женщины, большие и широко раскрытые, смотрели в небо. Она прикусила нижнюю губу, стараясь
одержать стоны.
— Зачем притащили женщину? — гневно спросил Бату-хан. — Я приказал привести тех, кто бьется с нами.
— У них все женщины тоже дерутся рядом со своими братьями и мужьями, — объяснил толмач.
— Какой народ! — проворчал Бату-хан и добавил:
— Чтобы у нее больше не было сыновей — мстителей нашим детям и внукам, прикончить ее!
На поляне, на берегу Днепра, поблизости от большого шатра Бату-хана, стоял другой шатер его родича, тоже чингизида, хана Гуюка.