узорчатые сафьяновые сапоги. Стоявший рядом почтительно склонившийся рыжебородый толмач тихо подсказывал Олексичу, что тот должен делать.
— Обними прекрасную невесту! Поцелуй ее звездоподобные глаза!
Возьми на руки и отнеси в твой шатер!
Гавриле Олексичу стало весело. Он смотрел на все происходящее, как на диковинный сон, как на невиданную забаву. И он легко поднял свою
новую суженую, а она, собравшись в комочек, прижалась к его богатырской груди.
— Целуй! Целуй! — шептал рыжий толмач.
— Не учи! Сам знаю! — И он шагнул внутрь шатра, помня, что нельзя зацепить каблуком порога.
Посреди шатра тлел небольшой костер. Обойдя его, Олексич опустил девушку на груду шелковых подушек. Решительно и властно он откинул
покрывало, опущенное на лицо, и бережно и нежно поцеловал черные, вспыхнувшие радостью глаза и красиво изогнутые алые губы.
Толмач что-то шептал, но Гаврила нетерпеливо махнул ему рукой.
Кругом слышалось пение, удары в бубны и медные тарелки.
Девушка оттолкнула Олексича, выскользнула из его объятий и, подобрав под себя ноги, уселась у задней стенки шатра.
— Сядь рядом! — прошептал переводчик, опустившись на колени неподалеку от Олексича. — Принимай подарки! Великий Саин-хан хочет оказать тебе
высокую милость.
В шатер стали входить старые и молодые монголы и кипчаки.
Каждый, произнеся несколько пышных приветствий, клал на ковер серебряные и бронзовые кувшины, чаши, куски шелка, цветные одежды и, пожелав
долгой и счастливой жизни, пятясь спиной, выходил из шатра. Для всех приходивших в соседних юртах были разостланы ковры и на больших бронзовых
подносах стояло обильное угощение.
Последними в шатер Олексича вошли лихого вида два молодых воина и громко прокричали:
— Блистающий Бату-хан, — да живет он тысячу лет! — тебе прислал в дар самого быстроногого коня в мире.
Толмач прошептал:
— Ты должен выйти, взять коня за повод и сам привязать его около своей юрты.
Услышав о коне, Олексич вскочил и, полный радости, вышел из шатра. Перед входом, на розовой шелковой ткани, стоял, нетерпеливо перебирая
ногами, пятнистый могучий жеребец, грызя удила и разбрасывая клочья пены. Два конюха, вцепившись в поводья с золотыми бляшками, оглаживали коня,
стараясь успокоить. Олексич подошел. Он не стал брать повода, а только протянул руку к ноздрям коня. Тот ударил ногой по разостланному шелку и
фыркнул. Олексич велел принести большой медовый пряник и протянул его коню. Конь недоверчиво скосил глаз и мягкими теплыми тубами взял пряник с
ладони.
***
На следующий день Олексича навестили разные люди, также подносившие подарки: шелковые ковры, серебряные кумганы и другие замысловатые
серебряные вещи, с которыми Гаврила не знал, что делать… Он, в свою очередь, всех одаривал ответными подарками, думая только об одном: как бы
поскорее вырваться из Батыевой ставки, чтобы вернуться на север.
Одним из первых среди гостей Олексича навестил молодой арабский посол Абд ар-Рахман. Он долго говорил о том о сем, видимо, крутил вокруг да
около, желая что-то сообщить, но не решаясь приступить прямо к разговору.
Одним из первых среди гостей Олексича навестил молодой арабский посол Абд ар-Рахман. Он долго говорил о том о сем, видимо, крутил вокруг да
около, желая что-то сообщить, но не решаясь приступить прямо к разговору. Гаврила, заметив это, сам его спросил:
— Объясни мне, преславный эмир, одно страшное дело, о котором здесь, может быть, все и знают, но никто мне не говорит…
— Не о старом ли русском воеводе Ратше ты спрашиваешь?
— Да. Не могу я понять, чем дед мой, Ратша, такой опытный и осторожный, мог навлечь на себя беспощадный гнев великого владыки?
— Сейчас я тебе все расскажу. Бату-хан знал, что Ратша прославленный русский воевода, и он захотел выказать ему особый почет. Самый высший
почет в этом войске, когда Бату-хан назначает кого-либо из иноземных воинов начальником монгольского отряда.
Однажды Бату-хан призвал Ратшу к себе и предложил ему: выкажи свою доблесть и вступи в мое войско.
— А потом? — спросил Ратша.
— Ты соберешь полк из пленных урусов. Сделай этот полк надежным, чтобы я мог раздать воинам оружие и посадить на коней.
— Против кого ты хочешь послать нас?
— Вместе со мной вы пойдете покорять упрямые города урусов. Ратша даже не задумался, а прямо ответил:
— И сам не пойду и других не стану уговаривать!
Разгневанный Бату-хан приказал посадить Ратшу в яму, чтобы он там одумался, но, когда через несколько дней вызвал его снова, ответ старого
воина был все тот же. Тогда были отрублены головы сотне русских пленных, и первым, кого казнили, был Ратша…
— Да, — тихо сказал Олексич, — ничего другого я от бесстрашного деда своего и не ожидал.
***
Начались у Олексича дни, полные тревоги и беспокойства. Он собирал пленных партиями, по двадцать — тридцать человек, давал им вьючных
коней, нагруженных мукой, житом, сушеной рыбой, караваями хлеба, и посылал одну задругой сперва вверх по Волге, а затем через степь на Рязань.
На некоторых конях сидели, согнувшись, больные и крайне истощенные пленные.
— Скорей, ребятушки, уходите, добирайтесь до родных мест! торопил Олексич. — Татарский хан может передумать и всех нас задержать для новых