кушаком. В его лице, очень смуглом, поражал самоуверенный взгляд блестящих черных глаз, высокий лоб и задорная улыбка.
Он стремительно упал на колени, подполз к Бату-хану и почтительно склонился к его ногам. Бату-хан от неожиданности откинулся назад. Все
повскакивали с мест. Юноша воскликнул:
— За мою дерзость прошу казнить меня, но сперва выслушай, великодушный, милостивый Саин-хан! Я привык разъезжать, имея притороченными к
седлу аркан и шелковую лестницу с крюком. Я взобрался к тебе самым прямым и скромным путем только потому, что я услышал ласковый призыв. Без
таких неясных слов разве я осмелился бы пройти по священным коврам твоего дома? Однако ты оказался в тысячу раз мудрее и проницательнее меня:
этой песней, как опытный охотник, ты сам заманил меня сюда, чтобы я понял свой долг…
— Какой?
— Долг монгольского воина — в час великого похода быть в первых рядах твоего войска!
Бату-хан поднял правую бровь и смотрел на юношу недоверчивым взглядом. Нохой четко проговорил:
— Зачисли меня простым воином в самый передовой отряд и прикажи сделать невозможное! — Нохой снова припал лицом к ковру и остался
неподвижным.
Бату-хан обратился к хану Орду:
— Почтенный брат, отдаю тебе этого безрассудного. Делай с ним что хочешь.
Орду подошел к юноше, легко поднял его своими, как медвежьи лапы, сильными руками и погладил по щеке:
— Чудак! Шутишь со смертью! Садись здесь в угол и жди, и слушай, что дальше решит сделать с тобой наш любимый Саин-хан.
Бату-хан обратился к своему воспитателю и советнику:
— Мудрый Субудай-багатур! Я уже много раз беседовал с тобой, и вместе мы обдумывали предстоящий поход. И я знаю и помню твои советы. Другие
же еще их не знают. Не скажешь ли ты что-либо важное пришедшим сюда моим верным соратникам?
Субудай заговорил кратко, отрывисто, голосом хриплым, как рычанье волкодава:
— Мы должны вспомнить заветы и походы «единственного».
.. По ним учиться… Вспомним, что объявленное им вторжение в Китай нашим степным
ханам показалось сперва безумием. Царство Цзиней имело тогда народ в триста тридцать три раза более многочисленный, чем монголы всех родов и
племен нашей степи. Войско Цзиней казалось беспредельным лесом. Но сквозь него, по приказу «единственного» стала прорубаться наша бесстрашная
конница…
Города китайцев имели высокие каменные стены… Неприступные… За ними прятались испуганные жители… Они издали грозили нам большими
топорами и мечами и высовывали сделанные из глины и соломы чучела своих страшных богов… И они сам же нам покорно, сдавались… Так будет и
теперь… Сколько впереди урусов, румийцев, мадьяр, кипчаков, латынцев, франков и других племен?
Даже вечно синее небо сразу этого не скажет… Но мы должны помнить и не забывать строгих заветов Священного Правителя, и мы победим.
Столицы «вечерних стран» будут опрокидываться, как наши войлочные юрты во время урагана… Наш удар должен быт внезапным и неотразимым… и в
том месте, где враг не ожидает… Врага надо обмануть, показать, будто мы его боимся. Крикнуть: «Гаргар!»
(назад, обратно!) и отступить. Затем ударить снова, еще более стремительно и бешено, когда он в глупой радости погонится за нами и
расстроит свои ряды… Но зачем я это повторяю? Разве вы сами этого не знаете?
Субудай закрыл свой единственный глаз. Он похрюкивал, как кабан. Казалось, что он спит.
— Скажи нам еще что-нибудь, наш почтенный учитель! обратился к нему хан Орду.
Субудай ткнул пальцем в сторону сидевшего с покорным видом Нохоя.
— Твоего племянника назначь тысячником… в отряде самых «буйных»! Там он либо сейчас же сломает себе шею, сцепившись с таким же, как он,
смельчаком, либо заставит его покориться. Но, думаю, что через год после того, как он покажет себя настоящим чингизидом… и сделает
невозможное, он уже станет твоим грозным темником. Испытай его.
В общей тишине Бату-хан сказал:
— Иесун Нохой… Ты докажешь, что у тебя собачий нюх и железная смелость. Возьми с собой в поход свою шелковую лестницу.
С ее помощью ты первым влезешь на стену Кыюва, столицы урусов. Сейчас возвращайся через эту дверь в свою юрту. К. тебе придет тургауд и
объявит мою волю. Разрешаем удалиться.
Нохой подхватил красную шелковую лестницу и, пятясь мелкими шажками, вышел из зала великого совета.
Глава 5
В ЛАГЕРЕ «БУЙНЫХ»
Они сломали печати еще с одного кувшина с янтарным мазандеранским вином. Они распили его до последней капли, вылитой, согласно обычаю, себе
на голову. Бату-хан водил рукой по воздуху, точно желая схватить летающего мотылька.
— Я должен их увидеть, этих свирепых безудержных воинов…
Услышать их дикий рев, песни и споры.
— Тебе не подобает идти в это сборище буйных пьяниц и драчунов! — сказал Субудай-багатур. Он оставался спокоен, с каменным лицом, только
его шрамы, пересекавшие правый глаз и щеку, после попойки стали багровыми. Он продолжал:
— «Буйные» не знают правил почета. Они недостойны встретить тебя и высоких почтенных людей…
— Почет мне надоел!.. Я хочу увидеть ссору, когда двое хватаются за ножи, и пройти между ними незамеченным, в одежде странника.