блистающем шлеме и в таких же перстатицах и налокотниках. Всех поразило его юношеское лицо, смелый открытый взгляд светлых глаз. Он был намного
выше сопровождавшего его рослого монгола-переводчика и всей своей могучей фигурой напоминал сказочного богатыря.
Подойдя к трону Бату-хана, Олексич, сняв шлем, опустился на колени, снял с шеи и положил перед собой небольшой серебряный складень,
сделанный из трех иконок, поцеловал его и тихо прошептал обычную молитву, которая начиналась: «Да сохранит господь бог нашу родную землю…» Но
в шуме толпы дальнейших слов не было слышно.
Бату-хан милостиво указал Олексичу на лежащую у его ног ковровую подушку, приглашая сесть.
В это время конюхи Бату-хана провели взад и вперед диковинного шведского коня и поставили его перед троном. Слуга подал на золотом подносе
несколько лепешек, которыми Бату-хан сам кормил коня, гладил и трепал его по крутой шее.
— Как вам нравится этот красавец? — обратился Бату-хан к своим женам, глядевшим с верхней площадки.
— Это конь из сказки, изумительный и невиданный! воскликнули женщины. — Но мы хотим, чтобы новгородский гость показал нам также своих
ученых медведей.
Толмач перевел просьбу женщин. Олексич встал.
— Передай царевнам, что сейчас я покажу им моих питомцев. Женщины радостно зашумели. Гаврила Олексич взглянул вверх.
Рядом с любимой женой Бату-хана, Юлдуз-Хатун, он увидел девушку, в которой все было необычайно: продолговатые черные сверкающие глаза
казались драгоценными камнями. Над ними крыльями бабочки трепетали длинные ресницы. Подрисованные темные брови изогнутой линией тянулись от уха
до уха. Маленький алый рот загадочно улыбался. Заметив пристальный взгляд Олексича, она протянула гибкую руку с ярко накрашенными ногтями к
серебряной вазе, выдернула оттуда розу на длинном стебле и бросила ее со смехом молодому русскому послу.
Схватив на лету розу, Олексич прошептал, нагибаясь к толмачу:
— Что это еще за чаровница?
— Это одна из любимых танцовщиц повелителя Зербиэт-ханум. Она не только танцовщица, но и соловей. Если джихангир отдаст ее тебе, не вздумай
отказываться, — голову потеряешь!
— Вот еще беда нежданная! — прошептал Олексич. Он приказал своим дружинникам привести медведей и их расшевелить.
— А это не опасно? — спросил Бату-хан.
— В жизни многое опасно, — ответил Гаврила Олексич. — Но если бояться опасности, то и победы не будет, да и жить не стоит!
— Хорошо сказал!
Старый одноглазый Субудай недовольно замотал головой и крикнул:
— Прислать сюда десять наших пехлеванов, пусть наготове!
Два русских дружинника расшевелили медведя, лежавшего на подводе. Он сполз на землю, подхватил небольшое бревно и, держа его на плече,
подошел на задних лапах к тому месту, где находился Бату-хан. Он осторожно опустил бревно на землю, затем сел, размахивая передней лапой, как бы
прося подачки.
Бату-хан через нукера передал медведю лепешку. Олексич сказал:
— Сейчас, великий хан, этот медведь будет бороться с твоими воинами. Прикажи, чтобы несколько твоих лучших силачей попробовали свалить его
на землю.
Олексич сказал:
— Сейчас, великий хан, этот медведь будет бороться с твоими воинами. Прикажи, чтобы несколько твоих лучших силачей попробовали свалить его
на землю.
Гаврила Олексич сделал знак одному из своих дружинников. Тот подошел.
— Кирша, постой около Мишки и проследи, чтобы он вел себя пристойно.
По приказанию Субудая подошли к медведю три коренастых монгольских нукера. Рядом стоял настороже дружинник Кирша и держал в руке конец
цепи, прикрепленный к ошейнику медведя. Он добродушно сказал медведю:
— А ну-ка, Мишенька, покажи, как у нас в Новгороде козлы бодаются.
Медведь вскочил и с такой неожиданной стремительностью бросился к монголам, что они со всех ног пустились бежать по двору, а зверь погнался
за ними, звеня вырванной цепью, под улюлюканье и хохот зрителей.
— Эй, Мишка! — закричал ратник. — Постой! Ступай ко мне!
Покажи теперь, как ты любишь свою хозяйку!
Медведь остановился, повернулся и вперевалку подошел к Кирше.
Став на задние лапы, он передние положил ему на плечи и розовым языком облизал лицо.
Толмач громко переводил слова дружинника. Монголы приседали от восторга, кричали «кху, кху!», а женщины на площадке хлопали в ладоши,
заливаясь звонким смехом.
Олексич сделал знак дружинникам, и они увели медведя обратно к телеге. Жены Бату-хана сверху закричали: «Могут ли русские багатуры бороться
с привязанным к столбу большим медведем?»
— Отчего не попробовать! А что получится — увидим! — сказал Олексич. — Эй, дружинники, отвяжите-ка Лешего и приведите сюда.
Вскоре огромный медведь неохотно приблизился к трону Бату-хана. Он был на двух цепях: одна прикована к ошейнику, другая — к широкому
кожаному поясу. Шесть дружинников держали натянутые цепи, чтобы медведь не подошел к татарскому владыке слишком близко.
Леший сел, мотая головой и сильно сопя, вдыхая незнакомые запахи, и недоверчиво поглядывал на толпу маленькими злыми глазками.
Кирша подошел к медведю, ударил его по плечу и отступил на шаг. — Эй, Леший! — сказал, ударяя медведя еще раз. — Зачем ты вчера моего