шароварах и голубой чалме. — Я везу шелка, драгоценные камни и гашиш, дающий блаженство всем, к нему прибегающим. Что, по закону мудрой Ясы
Чингиз-хана, — да будет его прах благовонен! — я должен сделать с моими товарами?
— Ты можешь свободно здесь все распродать, предварительно выделив одну пятую твоих товаров нашему справедливому джихангиру, а другую пятую
часть отложив для великого кагана всех монголов. Эта часть будет отправлена в его столицу Каракорум. второй путник, крайне бедно одетый, в
широком выцветшем плаще и в остроконечном колпаке дервиша, нараспев стал объяснять:
— Я скиталец по плоскому подносу вселенной. Меня зовут Шейх Муслих эд-Дин. Я пишу сладостные стихи. У меня нет ни дома, ни сада, чтобы я
мог платить подати. Все мое имущество со мною. Все мои богатства я черпаю из этой бронзовой чернильницы.
Монгол с палицей, обшарив дервиша, нашел у него за пазухой кошелек с несколькими серебряными монетами, оторвал подвешенную на поясе
бронзовую чернильницу и, откупорив ее, выпачкал себе пальцы чернилами.
Дервиш воскликнул, подняв руки к небу:
— Если моя чернильница будет у меня отобрана, то мне придется отдать и мою печень на растерзание воронам!
Монгол с палицей ответил сердито:
— Твоя бронзовая сокровищница понадобится нашим писарям.
Второй монгол содрал с дервиша просторный побуревший плащ, разостлал на палубе и на него стал сбрасывать отбираемые вещи.
Шейх Муслих эд-Дин опустился на колени, закрыл лицо руками и бормотал непонятные слова, раскачиваясь и завывая. Молодой монгольский
начальник подошел к нему и коснулся рукой.
— Ты кто: нищий, или шаман, или звездочет? О чем ты плачешь?
— Я не нищий. Я был богаче самых могущественных владык, а теперь стал беднее и птицы и зверя. С моим плащом я бродил по вселенной тридцать
лет. У зверя есть меховая шкура, у птицы есть перья, а у меня — этот плащ. Он и моя .постель и моя скатерть, на которой я раскладываю хлеб и
сыр, а ночью я лежу на этом плаще и им же укрываюсь. Разбей мне голову палицей, но я все-таки скажу: не может великая мудрая Яса Чингиз-хана
приказывать, чтобы у нищего певца, воспевающего подвиги великих правителей народов, отбиралась его единственная чернильница и единственный
старый плащ!
Монгол с палицей тем временем связал концы плаща и поднял узел. Сквозь прорехи посыпались деньги, кольца и другие мелкие отобранные у
путников вещи. Монгольский начальник сказал:
— Ты пойдешь со мной к нашему справедливому хану. Он сам решит, что делать с тобою. Хони, отдай ему обратно дырявый плащ и бронзовую
чернильницу. А ты кто такой? — Монгол указал рукой на тощего человека с рыжей растрепанной бородой, одетого в белый с черными полосами шерстяной
чекмень арабского покроя.
— Это мой писарь. Он же очень искусный лекарь, мудрый звездочет и предсказатель, — объяснил арабский посол.
— Лекарь?! — воскликнул монгольский начальник. — Мне очень нужен знающий искусный лекарь. Что хранится в твоем кожаном мешке?
— Тут мои лекарства, чтоб спасать от болезни и смерти истинно верующих. А эта старая книга — «благородный свиток» великого пророка, молитва
над ним и привет!
Монголы нагрузили лодку отобранными вещами.
Лодка отъезжала несколько раз и перевозила захваченные грузы. Вместе с монголами уплыла женщина
с серебряной цепочкой на ногах, дервиш и негритенок.
На корабле остались дозорными десять монголов. Они сели тесным кружком на корме и затянули заунывную песню.
Корабельщик Ислам-ага стоял у борта. Слезы текли по его щекам. Он вытирал их кулаком и бормотал:
— Ушла от меня колючая заноза, ядовитая сколопендра!
Арабский посол сочувственно положил руку на плечо:
— Нашел о чем горевать! На каждом базаре теперь рабынь сколько хочешь. Найдешь другую пленницу, получше.
— Но не такую, как эта, самого высокого царского рода Комиенов. Такой я больше никогда не найду. Я за нее не пожалел бы дать сто золотых и
мешок сушеных персиков. Зачем ее у меня отобрали?!
— Да что ты в ней нашел? Маленькая, бледная, сухая, как горошина. Всегда с тобой ссорилась, царапалась и грозила убить…
— Верно! — сказал корабельщик и, нагнувшись к послу, шепнул ему на ухо:
— Но она умела пробуждать глубокую страсть.
— Аллах велик! — воскликнул посол. — Это редкое достоинство!
Глава 4
АБД АР-РАХМАН У ГАДАЛКИ
Абд ар-Рахман выпрыгнул из лодки на берег, — на тот берег таинственной земли степных народов, куда он так давно стремился, совершив длинный
трудный путь от Багдада, через Курдские горы, путь, полный ужасов и опасностей.
Теперь, в темноте, он чувствует под ногами твердую землю.
Ноги спотыкаются о кочки с кустами жесткой, режущей травы, — но он ее ощущает как нового друга.
— Хасан! Где Хасан? — крикнул он в темноту, призывая матроса, обещавшего отнести его вещи до караван-сарая.
— Хасан здесь! — ответил из мрака голос матроса. — Постой, ага. Я должен еще вытащить из лодки вещи и держать их в руках, чтобы здешние
злодеи не растащили их в темноте. Я нашел одного бездельника, который согласился помочь мне нести тяжелый тюк, но я должен на шею ему набросить
петлю, чтобы он не убежал.
Абд ар-Рахман стоял, выжидая. Глаза привыкали к темноте. Две фигуры приближались: матрос и «бездельник», навьюченные дорожными переметными