нас, то и их мы накажем строже, чем обыкновенных противников. Наш проницательный владыка уже много раз посылал через верных людей письма к
мадьярскому королю Беле, напоминая, что он должен встретить нас гостеприимно, как единокровных братьев, и соединиться с нами для дальнейшего
похода на «вечерние страны», скрепив союз булатной цепью дружбы.
— А если Бела притворно согласится, а потом изменит нам? тихо спросил Шейбани.
Участники «тайного совета девяти» впервые увидели всегда невозмутимого Бату-хана, вдруг охваченного яростным гневом. Он внезапно упал
вперед на руки, оттолкнув ногой замшевое сиденье, и, несколько мгновений стоя четвереньках, с оскаленными зубами и сверкающими глазами, был
похож на огрызающегося от собак разъярен» волка:
— Вздор! Болтовня! Пустые страхи! Недостойно сказал Шейбани-хан.
Бату-хан вскочил на ноги и в бешенстве продолжал:
— Жалок, ничтожен тот полководец, который, отправляясь в поход, озирается по сторонам, подыскивая союзников… А я думаю, что все то, что
для Шейбани кажется несчастьем, на самом деле наша большая удача. Скрытый враг опаснее явного. Какая польза от таких союзников, которые
колеблются и которых нам же еще пришлось бы спасать! В гнилое болото их, к злым духам — мангусам! Если наше войско стало меньше, как говорит
Шейбани-хан, а врагов стало больше, — то вот как я думаю, и со мной так же думает Субудай-багатур, мой мудрый учитель. Ведь он же меня наставлял
правилах войны, когда мы вторгались в великое царство Цзин. «Если нас мало, — говорил он, — то мы должны нападать, как дикие звери бешеной
стаей. Там, где другое войско идет десять дней, мы должны пронестись ураганом в два дня. Тиходумы, тяжкостопы мне не нужны.
С ними победы не добиться!» Верно ли я сказал? Так ли ты учил?
— Верно, все верно! — прохрипел Субудай-багатур.
— И мы выступаем немедленно — горячо продолжал Бату-хан. Бросаемся на «вечерние страны»! Мы сметем с лица земли всех, кого встретим на
пути. Правое крыло нашего непобедимого войска разгромит город урусов Чернигов, затем Переяславль и двинется на поляков и далее на угров или
мадьяр. А левое крыло переправится через Днепр и обрушится на Кыюв, сдерет золотые крыши с домов их бога и обратит в золу и пепел эту древнюю
столицу урусов. Это будет последний смертельный удар копьем в спину поверженного навсегда в прах когда-то сильного народа…
— Ай, хорошо! Ай, как хорошо! — воскликнули ханы.
— Останавливаться в Кыюве я не буду! — продолжал, задыхаясь, Бату.
— Впереди много новой добычи… Очень много! Надо сперва пронестись
через страну польского короля, разметать его войско, чтобы оно не затаилось в крепостях и лесах и не поджидало удобного случая напасть на нас
сзади. Все войска поляков и их союзников германов, хвастунов с белыми крестами на спине, и других их союзников мы растопчем нашими чудесными
конями и смешаем их с пылью дорог… И тогда я займусь сладостной местью! Я нападу на предателей кипчаков и мадьяр и раздеру их в клочки, как
барс, вскочивший на спину ревущего от ужаса быка. Там, на равнинах плодоносной угорской степи, я дам передышку нашим смелым воинам и нашим
дивным неутомимым коням…
Все замерли, с удивлением глядя на обычно молчаливого Бату-хана. Поднявшись, он стоял, сжав кулаки, бурно дыша, ноздри его раздувались,
губы вздрагивали. Он продолжал с злобной усмешкой:
— Я клянусь, что поймаю мадьярского короля Белу и сам перекушу ему горло и напьюсь его крови… Тогда я буду, наконец, свободен и померяюсь
силами с другими войсками «вечерних стран».
Тогда Шейбани-хан увидит, кто сильнее: быстрая, как ветер, непобедимая монгольская конница или их прославленная медлительная конница,
спрятанная под железными латами и прикрывшаяся тяжелыми щитами…
— Ты удалец! Ты настоящий багатур, мой младший брат! прозвучал низкий голос. В дверях стоял грузный хан Орду. — Я узнаю в твоих речах
могучий голос нашего деда, Священного Правителя, Потрясателя Вселенной!
При этих словах все монголы подняли руки кверху и несколько раз наклонились, произнося тихо заклинания.
Орду подошел к Бату-хану, обнял его и слизал языком с его щек капли пота. Он сам подобрал и сложил в стопку рассыпавшиеся верблюжьи кожи и
усадил на них побледневшего, нахмуренного Бату-хана. Тот указал Орду на место рядом с собой и спросил:
— Отчего ты запоздал? Здоров ли ты? Силен ли ты?
Орду отмахнулся и стал скрести пятерней толстую шею.
— Какое горе! Какая потеря! — притворно застонал он.
— Догадываюсь: твоя греческая царевна! — невозмутимо произнес ледяным голосом Бату-хан.
Глава 4
ДЕРЗОСТЬ ХАНА НОХОЯ
Все участники «великого совета» с веселыми улыбками переглянулись. Орду засопел и развел руками:
— Она моя, и уже не моя! Ее у меня похитили. Или, может быть, она сама убежала… Но только, как я узнал, она теперь скрывается у твоего,
Саин-хан, любимца, молодого буяна Нохоя, беспутного сына почтенных родителей.
Раздались удивленные голоса:
— Как? У достойного Татар-хана сын буян и сорванец? Да может ли это быть?
— Вы этого не знаете, потому что последнее время, почти целый год, юный хан Нохой кочевал в степи, охотясь на сайгаков, лисиц и волков. А