Моей длинной камышовой стрелы.
О седая старость! Зачем ты проглотила мою золотую юность!
И вдруг, как вспышка зарницы, пронеслась по всем монгольским стоянкам весть, что, пока монголы воевали, они уже приблизились к заветному
морю, что оно близко, бурное и глубокое, то бирюзовое в тихую погоду, то черное и пенистое в грозу, и все обрадовались, что конец похода,
кажется, близок…
Но другие вести примчались и опрокинули радостные надежды монголов. Переводчики, расспросившие пленных, объясняли:
— Впереди бирюзовое море очень близко, но это совсем не то «последнее море», в котором каждый вечер плавится и тает золотое солнце.
Это
узкое море, вернее, залив, а за ним лежит цветущая Италийская земля, где находится богатейшая столица столиц всех «вечерних стран» — знаменитый
город Рум.
— Но как же нам попасть в эту заманчивую богатую столицу Рум?
— рассуждали монголы. — Захватить ее мы можем, во всем мире нет такого сильного войска, которое бы опрокинуло могучий натиск монголов. Но
как переплыть это бирюзовое море? Наши кони привыкли идти только через реки или плывут проверенными бродами с помощью кожаных бурдюков. А здесь,
по-видимому, придется переплывать на небольших кораблях? Но у нас столько захваченной добычи, что если мы погрузим ее и, кроме того, коней и
воинов на корабли, то они пойдут ко дну, и мы окажемся в подземном царстве коварного бога Эрлика, владыки злых мангусов. Не проще ли объехать
это море берегом?
— Все-таки добычу нашу придется оставить временно на этом берегу, — возражали другие монголы.
— Разве можно оставить? С гор спустятся дерзкие славяне и растащат нашу добычу, которую мы завоевали с таким трудом.
Все-таки монголы радовались, что какое-то море близко и произойдет перемена в их походе: может быть, за ним появятся снова степи и
привольные луга.
Вскоре передовые отдельные потоки монгольских конных отрядов достигли Адриатического моря, растянулись по берегу и остановились перед
приморскими городами. Города были окружены высокими каменными стенами, за которыми затаились перепуганные жители.
Перед кочевниками плескались прозрачные волны и выкатывались на берег, обмывая разноцветную гальку и мелкие раковины. Мохнатые длинногривые
кони входили в воду, подозрительно обнюхивали набегавшие волны, били нетерпеливо копытами, фыркали, но отказывались пить морскую соленую воду.
Конь для монгола и верный друг, и покорный слуга, и мудрый учитель. И монголы сказали:
— Нет! Мне и моему коню моря не нужно! Наши горные пенистые ручьи и степные голубые реки куда лучше. Их сладкую воду охотно пьют наши кони.
А что здесь мы будем делать? Наш грозный владыка Саин-хан сам видит, что достаточного корма нашим коням здесь нет, — они уже объели все горные
кустарники и от голода, точно верблюды, грызут бурьян и древесную кору. Конечно, Саин-хан и мудрый Субудай-багатур лучше все знают, и скоро мы
услышим новый приказ, который решит: пойдем ли мы дальше или остановимся здесь?
Глава 3
НЕОТВРАТИМОЕ
Подъезжая к площадке, выбранной для военного совета, Бату-хан говорил арабскому послу:
— Бог войны только один — наш величайший бог Сульдэ. Он невидим, и никаких истуканов ему ставить не надо. Если бы я остановил здесь мой
поход на «вечерние страны», то на этом холме нужно было бы высечь из камня не бога, а белоснежного коня, того коня, благодаря которому
монгольское войско только и могло совершить такие великие походы. Это будет храм монгольскому коню, и я заставлю все народы ползать перед ним на
брюхе и целовать его копыта.
Около площадки поднималась одинокая старая сосна с обломленной и обугленной верхушкой — след молнии, которую метнул с неба бог войны. Тут
же несколько небольших деревьев были обрублены на высоте роста человека, и их концы заострены, как тонкие лезвия копий. Все проезжавшие мимо
монголы косились на эти острия, соображая, что их владыка Бату-хан, видно, на кого-то прогневался и здесь готовится виновным жестокая казнь.
Слуги разостлали походные ковры.
Слуги разостлали походные ковры. Должны были приехать все чингизиды, находившиеся в войске, и главные начальники отдельных отрядов. Бату-
хан, подобрав под себя ноги, уселся на своем походном троне — стопке девяти войлочных чепраков. Справа от него поместился его брат хан Орду,
огромный и грузный, обычно ездивший на двух сменных конях, так как ни один конь долго не выдерживал дородного хозяина. Рядом с ним сидел
двоюродный брат хан Менгу, всегда живой и веселый, наиболее из всех чингизидов близкий и преданный Бату-хану. Далее обыкновенно размещалась
свита Гуюк-хана, сына великого кагана всех татар, но сейчас там никого из них не было.
Слева от Бату-хана расположились на ковре молчаливый и угрюмый великий аталык Субудай-багатур и другие знаменитые полководцы: Курмиши,
Бурундай, Кадан, вернувшие из походов в Германию, Польшу и Чехию. Загорелые, обветренные, суровые, непроницаемые, верные соратники монгольского
повелителя. Арабский посол Абд ар-Рахман поместился на краю узорчатого ковра, напротив Бату-хана; рядом с ним сидел летописец Хаджи Рахим, а
позади них переводчик Дуда Праведный.
Все молчали. Изредка только слышался шепот. Ожидали решения Бату-хана и обсуждения плана вторжения в Италию через богатые приморские города