Бросив зеркало на постель, он стал одеваться. Он надел свои лучшие одежды — алую рубаху, расшитую золотой нитью, пояс, отделанный белым жадом, тёплые штаны из толстой шерстяной материи и лёгкие матерчатые сапоги, столь любимые эльфами. Не забыл он и кожаные наручи, подаренные ему гномами.
Спустившись с дерева, Эрагон побрёл по Эллесмере, где ещё вовсю царило веселье. Никто из эльфов не узнавал его, хотя все радостно с ним здоровались, принимая его за своего, и приглашали присоединиться к ним.
Эрагону казалось, что он не идёт, а плывёт по тёмному ночному лесу; все его чувства были предельно обострены и словно вибрировали от нахлынувших на него новых звуков, запахов, ощущений. Теперь он, например, отлично видел и в темноте. Или, едва коснувшись листка, мог сразу сказать, сколько на нем ворсинок. Он мог определить любой запах — как волк или дракон. Он мог слышать топоток мыши в траве и шелест сосновой чешуйки, падающей на землю. Стук собственного сердца казался ему грохотом огромного барабана.
Бесцельно скитаясь меж сосен, Эрагон забрёл на поляну к дереву Меноа и остановился там на минутку, любуясь веселящейся вместе с эльфами Сапфирой, но никому не стал показываться, оставаясь в глубокой тени. Сапфира, однако, сразу его заметила и спросила:
«Куда идёшь, малыш?»
Он не ответил, увидев, что Арья, сидевшая возле матери, вдруг поднялась на ноги, пробралась сквозь толпу эльфов и лёгкая, как лесной дух, исчезла под сенью деревьев.
«Я иду по границе света и мрака», — мысленно сказал Эрагон Сапфире и последовал за Арьей.
Он шёл, ведомый тончайшим ароматом раздавленных её ступнями сосновых иголок и едва слышным шелестом её шагов. Наконец он увидел её: она стояла совершенно одна на краю поляны, напряжённая, как хищный зверь, выслеживающий добычу, и смотрела в ночное небо, следя за движением созвездий.
Когда Эрагон вышел на открытое место, Арья резко обернулась и так посмотрела на него, словно видела в первый раз. Глаза её расширились, она прошептала:
— Это ты, Эрагон?! — Я.
— Что они с тобой сделали?
— Не ведаю.
Он подошёл к ней, и они вместе побрели сквозь густой лес, где разносилось звонкое эхо празднества. Несмотря на все произошедшие с ним перемены, Эрагон по?прежнему болезненно остро чувствовал её присутствие — шорох одежд, нежные очертания шеи, колебания ресниц, блестящих, точно от пролитых слез, и изогнутых, как чёрные лепестки того дивного вьюнка.
Они остановились на берегу небольшого ручья с такой чистой и прозрачной водой, что её почти невозможно было разглядеть в слабом свете звёзд. Единственное, что её выдавало, это чуть слышное журчание, когда она обегала камни. Густые сосны на берегу ручья создавали подобие шатра, укрыв Эрагона и Арью от остального мира и приглушая все звуки. Казалось, время в этом диком уголке застыло, остановилось, и здесь ничто не менялось на протяжении тысячелетий и никогда не изменится.
Эрагон внезапно почувствовал, что его чувство к Арье разгорается с новой силой. Он был настолько оглушён шумом крови, бурлившей в жилах, и неумолимой магией, наполнявшей лес в эту ночь, что, забыв об осторожности, внезапно воскликнул:
— Сколь тёмен лес, сколь высоки деревья, сколь ярки звезды в небесах! И сколь прекрасна ты, высокорожденная Арья!..
При обычных обстоятельствах и подобные напыщенные речи, и собственное поведение он бы, наверняка, счёл признаком безумия, но в эту волшебную ночь все это казалось ему совершенно нормальным. И он не заметил, как сжалась и замерла Арья.
— Эрагон!.
И он не заметил, как сжалась и замерла Арья.
— Эрагон!..
Но он не обратил внимания на этот предупреждающий окрик.
— Арья! Я все сделаю, чтобы завоевать тебя! Хочешь, я пойду за тобой на край света, голыми руками возведу для тебя дворцы? Я для тебя готов…
— Тогда сделай одолжение — перестань, наконец, меня преследовать! Можешь ты мне это пообещать?
Он молчал, и Арья, подойдя к нему чуть ближе, сказала тихо и почти нежно:
— Эрагон, между нами никогда ничего не будет. Ты слишком юн, а я уже так давно живу на свете… И этого уже не изменить.
— Неужели ты не испытываешь ко мне никаких чувств?
— Испытываю, но исключительно дружеские. Я очень благодарна тебе за то, что ты спас меня из темницы в Гиллиде, мне приятно твоё общество, но это все. Так что оставь свои притязания, это не приведёт ни к чему, кроме сердечной боли. Постарайся найти себе подругу, более подходящую по возрасту, чтоб вместе с нею прожить долгие годы.
У Эрагона на глаза навернулись слезы:
— Как ты можешь быть такой жестокой!
— Это вовсе не жестокость, скорее доброта. Мы с тобой не созданы друг для друга.
В отчаянии он предложил:
— Но ты ведь можешь передать мне все свои воспоминания, опыт и знания, и тогда я стану таким же, как ты!..
— Нет, — прервала его Арья. — Это было бы неправильно, неестественно. — Лицо её было мрачным, но странно торжественным; в глазах серебром сияли отражения звёзд. В голосе вдруг зазвучала сталь: — Слушай хорошенько, Эрагон. Повторяю: между нами ничего и никогда быть не может! И пока ты не научишься владеть собой, никакой дружбы между нами тоже не будет, ибо твои… чувства только все разрушают и к тому же отвлекают нас от выполнения долга. — Арья поклонилась ему. — Прощай, Эрагон, прощай, Губитель Шейдов! — И с этими словами она исчезла в чаще.