«Нет, Эрагон! — прозвучал у него в ушах голос Оромиса. — У меня энергию забирать не надо, я и так слаб, дальше некуда!»
И Эрагон в ужасе понял, что невольно включил и Оромиса в крут своих поисков. «Прости, учитель!» — мысленно извинился он и возобновил свой поиск, старательно избегая контактов с сознанием Оромиса. Наконец ему показалось, что он готов применить магию, и он скомандовал воде: «Лети!»
Над ручьём беззвучно поднялся довольно большой водяной шар примерно фут в диаметре, проследовал мимо них на уровне глаз Эрагона и улетел прочь. И хотя Эрагон, как всегда, испытывал определённое напряжение, вызванное душевными и умственными усилиями, но ощущения усталости у него не было никакого: магия не отняла у него ни капли физических сил.
Водяной шар продержался в воздухе не более минуты, однако по всем тем мелким существам, с которыми Эрагон установил мысленную связь, безжалостно прокатилась волна смерти.
Водяной шар продержался в воздухе не более минуты, однако по всем тем мелким существам, с которыми Эрагон установил мысленную связь, безжалостно прокатилась волна смерти. Застыла на месте цепочка муравьёв; судорожно вдохнул и ушёл в небытие мышонок, не имея сил, чтобы поддерживать биение своего маленького сердечка; бесчисленные растения завяли, скукожились или попросту превратились в прах.
Эрагон вздрогнул, ужасаясь тому, что натворил. При том уважении, которое он питал теперь ко всему живому, это преступление казалось ему просто чудовищным. Но что ещё хуже — он ведь не прерывал связи с теми существами, которые у него на глазах переставали жить, и каждый раз, снова и снова, словно сам умирал вместе с каждым из них. Эрагон поспешно остановил действие магии, и водяной шар с плеском упал на землю, а сам он, гневно глядя на Оромиса, вскричал хриплым голосом:
— Ты ведь знал, что это произойдёт!
На лице старого Всадника застыло выражение глубокого сожаления, но он ответил:
— Знал. Но это было необходимо!
— Необходимо убить столь многих ради такой чепухи?!
— Необходимо — ради того, чтобы ты осознал, сколь ужасную цену надо платить за использование такой магии. Простыми словами не выразить тех чувств, что возникают в твоей душе, когда приходится обрекать на смерть тех, с чьим сознанием ты только что соприкоснулся. Это необходимо прочувствовать самому. Это горький, но совершенно необходимый опыт.
— Я никогда не стану пользоваться этим приёмом! — заявил Эрагон, словно давая клятву.
— Да тебе и не придётся. Когда ты полностью овладеешь искусством заимствования энергии, то научишься выбирать только те растения и живые существа, которые в состоянии выдержать подобную нагрузку. В бою такая процедура, разумеется, бессмысленна, зато в учении вполне может пригодиться. — Оромис жестом велел ему подойти ближе, и Эрагон, все ещё кипя от негодования, подставил эльфу своё плечо, и они побрели назад, в хижину. — Теперь ты сам понимаешь, почему эти знания столь редко передают другим и ещё реже используют. Если они стали бы известны магу, имеющему склонность к злодеяниям, представь только, какие разрушения и беды он смог посеять вокруг, и было бы крайне трудно остановить его, ибо владение подобной магической техникой открывает доступ к поистине безграничной власти.
Войдя в хижину, Оромис сел и со вздохом сложил перед собой концы вытянутых пальцев.
Эрагон устроился рядом и спросил:
— Но раз можно черпать энергию изо всего, — он повёл рукой вокруг себя, — из самой жизни, значит, её можно впитывать и прямо… из солнечного света, или из огня, или из любой другой формы энергии?
— Ах, Эрагон, если б это было так, мы могли бы уничтожить Гальбаторикса в одну секунду! Мы можем обмениваться энергией с другими живыми существами, мы можем использовать эту энергию, чтобы двигаться или творить заклятия, мы можем даже накапливать энергию в некоторых предметах для последующего её использования, но мы не в состоянии соединиться на таком уровне с фундаментальными силами природы. Разум подсказывает нам, что добиться этого можно, но пока что никто не додумался, как это сделать, и не придумал заклинания, которое хотя бы проложило к этому путь.
Девять дней спустя Эрагон явился к Оромису и сказал:
— Нынче ночью мне пришло в голову, учитель, что ни ты, ни сотни свитков, которые я прочёл, ни слова не сказали мне о вашей религии. О том, во что вы, эльфы, верите.
Оромис тяжело вздохнул, помолчал и медленно промолвил:
— Мы верим, что мир развивается в соответствии с неизменными законами, и в то, что длительные и постоянные усилия могут помочь нам эти законы открыть и использовать для предвидения тех событий, которые возникают при сходных обстоятельствах.
Эрагон с недоумением уставился на эльфа: эти мудрёные слова ничего не говорили о том, что он хотел узнать.
Эрагон с недоумением уставился на эльфа: эти мудрёные слова ничего не говорили о том, что он хотел узнать.
— Но кому вы поклоняетесь? Или чему?
— Никому и ничему.
— Вы поклоняетесь некоему понятию пустоты?
— Нет, Эрагон. Мы никому не поклоняемся и ничего не обожествляем.
Подобная мысль оказалась для Эрагона настолько непривычной, что он далеко не сразу понял её смысл. У жителей Карвахолла, правда, тоже не было единой религии, но у них имелся обширный набор всевозможных суеверий и ритуалов, общих для всех и по большей части направленных на предотвращение всяческих бед и несчастий. Во время занятий с Оромисом Эрагон начал постепенно понимать, что многое из того, что его односельчане приписывали сверхъестественным силам — это, по сути дела, просто проявления сил природы. Например, во время медитаций он узнал, что сороки вылупляются из обычных яиц, а вовсе не выпрыгивают из земли, как черти, хотя раньше он считал именно так. А также он выяснил, что не нужно приносить жертву духам, чтобы те не сквашивали молоко, потому что молоко скисает всего?навсего от попадания в него мельчайших организмов. И все же он по?прежнему был уверен, что потусторонние силы каким?то неведомым образом воздействуют на реальный мир; и эту его веру подкрепляло знакомство с религией гномов.