В том королевстве, что лежит у моря,
Средь гор, что вечно тонут в синеве,
В последний день жестокой зимней стужи
Рождён был тот, кому судьба велела
Сразить врага, который звался Дурза,
В Стране Теней, в Стране Теней.
Взращённый в мудрости и доброте,
В тени дубов, чей век — тысячелетья,
Стрелял оленей он, выслеживал медведей
И у старейшин племени учился, чтобы
Сразить врага, который звался Дурза,
В Стране Теней, в Стране Теней.
Лазутчиков выслеживал он ловко,
И, в темноте парируя их подлые удары,
Он бил в ответ — железом или камнем, стремясь
Сразить врага, который звался Дурза,
В Стране Теней, в Стране Теней.
Летели годы, он мужал и креп,
Он закалился и душой и телом,
Но нетерпенье юности бурлило
В его крови и сердце жгло огнём.
И вот однажды повстречал он деву
Прелестней утренней зари, мудрее,
Чем сонмы мудрецов. Во лбу её сиял
Свет Гёда неземной и освещал ей путь.
Глаза ж её синели цветом ночи,
И в тех таинственных глубинах он увидел:
Их светлый общий путь ведёт туда,
Где никогда уже не будет страха
Пред ворогом, который звался Дурза,
В Стране Теней, в Стране Теней.
Далее в сочинённой Эрагоном поэме повествовалось о том, как его герой добрался до страны этого Дурзы, встретил его и сразился с ним, «хоть сердце было хладным ужасом объято». Ему удалось одержать победу, но последнего, смертельного удара своему противнику он так и не нанёс — он чувствовал, что уже возвысился над ним, а судьбы простых смертных он не боялся. И ему не нужно было убивать «врага, который звался Дурза». И он вложил свой меч в ножны, возвратился домой и в канун летнего солнцестояния женился на своей возлюбленной. С нею он прожил много лет в мире и согласии, и вот уже борода его побелела, но тут случилось нечто непредвиденное:
Но раз во тьме, пред утренней зарёю
Тайком враг в комнату его прокрался,
Где спал он, престарелый, крепким сном,
Не ожидая ни малейшего подвоха.
Воспрянув ото сна, глаза он вскинул
И взглянул в лицо извечного врага,
В пустой, холодный лик угрюмой Смерти,
Царицы вечной, беспросветной ночи.
И вдруг покой нежданный снизошёл
На сердце воина, видавшего немало,
Давно уж переставшего страшиться
Объятий Смерти, что конец даруют.
И враг легко, как ветерок весенний,
К нему склонился и, согнувшись вдвое,
Вдохнул тот светлый дух, что им обоим
С тех пор служил звездою путеводной.
И вместе с ним они ушли навеки
В Страну Теней, в Страну Теней.
Эрагон умолк, ощущая на себе взгляды слушателей, и, не поднимая головы, быстро вернулся на своё место. Ему было не по себе: слишком много сокровенного обнажил он сейчас перед эльфами.
И тогда встал старейший эльф Эллесмеры, седовласый Даатхедр, и громко сказал:
— По?моему, ты недооцениваешь себя, Губитель Шейдов. Мне кажется, мы сейчас присутствуем при рождении ещё одного таланта!
А Имиладрис, подняв свою белую руку, прибавила:
— Твоё произведение, Эрагон?финиарель, займёт достойное место в библиотеке Дома Тиалдари, чтобы все желающие могли с ним ознакомиться. Я не сомневаюсь: твои стихи помогли многим из нас лучше представить себе те трудности, с которыми тебе пришлось столкнуться с тех пор, как к тебе попало яйцо Сапфиры, за которое мы в немалой мере несём ответственность. Ты должен ещё раз прочитать нам свою поэму, а мы все как следует над ней поразмыслим.
Польщённый, Эрагон склонил голову и повиновался. Когда он умолк, настало время и Сапфире представить эльфам свою работу. Дракониха взлетела, мгновенно исчезнув в ночном небе, и вскоре вернулась, неся зажатый в когтях огромный чёрный камень, величиной с трех взрослых мужчин. Приземлившись, Сапфира установила камень вертикально посреди зеленой лужайки, чтобы он всем был хорошо виден. Поверхность камня странно блестела — видимо, она была оплавлена, а затем Сапфира каким?то образом придала ей удивительную форму: бесчисленные замысловатые извивы, переплетающиеся между собой и похожие на внезапно замёрзшие волны. Бороздчатые языки то сливались, то расходились такими крутыми спиралями, что глаз не в состоянии был до конца отследить ни одно из направлений.
Поскольку Эрагон тоже видел эту скульптуру впервые, он глядел на неё с не меньшим интересом, чем эльфы.
«Как ты это сделала?» — мысленно спросил он Сапфиру.
Она даже зажмурилась от удовольствия:
«Просто лизала расплавленный камень».
Она вдруг низко наклонилась и выдохнула мощный язык пламени прямо на камень, окутав его золотистым ореолом. Лучи этого света протянулись, казалось, прямо к звёздам, цепляясь за них своими тонкими сияющими пальцами. Наконец Сапфира сомкнула челюсти, и тонкие неровные края этой необычной скульптуры зарделись вишнёво?красным, а в углублениях и впадинах заплясали маленькие огоньки. Казалось, извивы волн на поверхности камня ожили, зашевелились… Это было так красиво и необычно, что эльфы завопили от восторга, хлопая в ладоши и танцуя вокруг камня.
Кто?то воскликнул:
— Превосходно, Сверкающая Чешуя!
«Это было прекрасно!» — с восхищением сказал ей и Эрагон.
Сапфира благодарно ткнулась носом ему в руку:
«Спасибо, малыш!»
Затем свой дар принёс старый Глаэдр: плаху красного дуба, на которой он своим острым когтем вырезал Эллесмеру такой, какой она видится с высоты птичьего полёта. Затем Оромис представил своё подношение: свиток с каллиграфически написанным текстом — копией «Лэ о Мореходе Вестари», — который он так долго иллюстрировал. Эрагон часто наблюдал во время уроков, как он это делает. В верхней части свитка стройными рядами располагались иероглифы древнего языка, а нижнюю занимала панорама некоего фантастического ландшафта, выполненная с поразительным мастерством и детальной точностью.