В углу скорчилась согбенная карга, которая как?то затравленно смотрела на вошедшую Насуаду. Рядом со старухой находились травница Анжела и кот?оборотень, у которого вся шерсть встала дыбом. В центре комнаты стояла на коленях бледная девочка лет трех?четырех и сосредоточенно поглощала какую?то еду. Никто не сказал Насуаде ни слова, так что она, несколько смутившись, заговорила первой:
— И где же тот ребёнок?
Девочка подняла на неё глаза, и у Насуады перехватило дыхание: она увидела на лбу у ребёнка ярко светившуюся отметину дракона. А когда она заглянула поглубже в фиалковые глаза девочки, ей и вовсе стало не по себе. Малышка, изогнув губки в неестественно мудрой, пугающей усмешке, пристально посмотрела на Насуаду и сообщила:
— Я — Эльва.
Насуада невольно отшатнулась, стиснув рукоять кинжала, который всегда носила прикреплённым к левому предплечью, ибо то был голос не ребёнка, а взрослой, опытной женщины. Полный неестественного цинизма, он особенно чудовищно звучал в устах этой малышки.
— Не бойся, — сказала Эльва и отодвинула в сторону пустую тарелку. — Я твой друг. — Она повернулась к старухе, скорчившейся в углу, и приказала: — Принеси мне ещё еды.
— Старуха поспешно вышла из комнаты, а Эльва, похлопав ладошкой по полу рядом с собой, пригласила Насуаду: — Пожалуйста, сядь. Я жду тебя с тех пор, как научилась говорить.
Не в силах выпустить из рук кинжал, Насуада осторожно опустилась на каменный пол.
— А когда ты научилась говорить? — ласково спросила она.
— На прошлой неделе. — Эльва сложила руки на коленях и уставилась на Насуаду, просто пригвоздив её к месту неестественной силой своего взгляда.
Насуаде казалось, что её череп насквозь пронзают два синих копья, проникая в мозг, ворочаясь там и раздирая в клочья все её мысли и воспоминания. Она с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть. А девочка наклонилась к ней ещё ближе, коснулась своей мягкой детской лапкой её щеки и сказала:
— А знаешь, даже Аджихад не смог бы руководить варденами лучше тебя. Ты избрала верный путь, и твоё имя будут славить в веках за то, что у тебя хватило мужества и предусмотрительности перевести варденов в Сурду и готовиться к войне с Империей, хотя все остальные считали это совершенным безумием.
Насуада растерянно посмотрела на неё. Точно ключ, отлично подобранный к замку, слова Эльвы отпирали все её, Насуады, тайные страхи и сомнения, не дававшие ей спать по ночам. И невольно её охватило чувство безграничного доверия и такого душевного покоя, каких она не знала со дня гибели Аджихада. Слезы благодарности и великого облегчения хлынули у неё из глаз. Эльва сказала именно те слова, что только и могли утешить и успокоить её. И Насуада была ей за это безмерно благодарна. Однако она тут же подумала о том, что подобная слабость для неё недопустима. Уж не навёл ли кто из магов на неё свои чары? И зачем? Недоверчиво глянув на Эльву, она спросила:
— А кто ты и откуда знаешь все это?
— Я есть то, чем меня сделал Эрагон.
— Но он же благословил тебя!
Ужасные древние глаза на детском личике подёрнулись дымкой печали; Эльва чуть опустила веки и сказала:
— Он не понимал, что делает, и нечаянно заколдовал меня. И с тех пор, стоит мне увидеть человека, и я сразу чувствую все, что его мучит и тревожит. И будущее его сразу вижу. Когда я была поменьше, я ничего не могла с этим поделать — все получалось само. Вот я взяла и выросла!
— Но почему…
— Магия в моей крови заставляет меня защищать людей от боли. И этой магии все равно, вредит это мне самой или нет, хочу я помочь этому человеку или нет. — Она горестно усмехнулась. — Но мне эта потребность дорого обходится. А сопротивляться ей очень трудно.
Насуада постаралась как?то «переварить» то, что сказала ей Эльва, уже догадываясь теперь, что столь невероятная внешность малышки и особенно её взгляд связаны с теми страданиями, которые ей постоянно приходится терпеть. У Насуады мурашки пробежали по коже при одной мысли о том, что пришлось вынести этой крошке. «У неё, наверное, душа разрывается от вынужденного сострадания стольким людям, — думала она. — И с этим состраданием она ничего не может поделать, не может им управлять. Скорее, оно управляет ею». Жалость к девочке проснулась в её сердце.
— Почему ты мне об этом рассказала? — спросила она.
— Я подумала, тебе следует знать, кто я и что я такое. — Эльва помолчала, и синие глаза её вспыхнули ещё ярче. — И ты должна ещё знать, что я буду сражаться за тебя с кем угодно. Ты можешь использовать меня, как используют наёмных убийц — из засады, в темноте, безо всякой жалости/ — Она рассмеялась высоким пронзительным смехом, от которого у Насуады похолодело в животе. — Ты хочешь знать, почему я на это готова? Я же вижу, что хочешь. Потому что — если только эта война очень скоро не кончится — я рано или поздно просто сойду с ума.
Потому что — если только эта война очень скоро не кончится — я рано или поздно просто сойду с ума. И скорее рано, чем поздно. Мне и без того уже трудно справляться с теми ужасами, что обрушились на меня, а если к ним прибавятся ещё и жестокости войны… Вот потому я и прошу тебя: используй меня, пока я ещё жива, чтобы поскорее начать и закончить эту войну. А уж я постараюсь, чтобы твою жизнь и твоё счастье ничто не омрачало.
В эту минуту в комнату поспешно вошла старуха и с поклоном подала Эльве очередную порцию еды. Насуада испытала почти физическое облегчение, когда девочка, полностью забыв о ней, набросилась на жареную баранью ногу, обеими руками запихивая мясо в рот. Она ела с жадностью голодного волка, совершенно не заботясь о приличиях и о том, какое это впечатление производит на окружающих. Скрыв свои пронзительно синие глаза под опущенными веками, а драконью отметину — под упавшими на лицо чёрными кудрями, она сейчас казалась самым обыкновенным невинным ребёнком. Только очень голодным.