Когда Линнея обнаружила, что её обманули, предали и бросили, она от горя чуть не сошла с ума. Её возлюбленный поступил с ней хуже некуда: он дал ей отведать вкус полной жизни, а потом отнял у неё эту жизнь, даже не задумываясь о последствиях — точно петух, что перелетает от одной несушки к другой. И Линнея, застав мужа с другой женщиной, в ярости своей заколола его кинжалом насмерть.
Она понимала, что совершила страшное злодеяние и, даже если суд её оправдает, все равно не сможет вернуться к той жизни, которую вела до замужества, ибо жизнь без любви утратила для неё и смысл, и радость. И Линнея пошла тогда к самому старому дереву в Дю Вельденвардене, прижалась к нему и запела, и в песне своей она стремилась слиться с деревом, позабыть все то, что связывало её с соплеменниками. Три дня и три ночи пела она, и ей удалось осуществить свою мечту: она ушла из мира людей в мир своих горячо любимых растений, став единым целым с тем деревом. И с тех пор вот уже многие тысячи лет она бдительно сторожит эти леса… Так возникло дерево Меноа.
Арья умолкла, и они с Эрагоном уселись рядышком на изогнутом гигантском корне, вздыбившемся над землёй футов на двенадцать. Эрагон, постукивая пятками по коре, думал: а не нарочно ли Арья рассказала ему эту историю? Не хочет ли она о чем?то предупредить его? Впрочем, возможно, это просто одно из невинных исторических преданий, которые так любят эльфы…
Однако его первоначальные подозрения превратились почти в уверенность, когда Арья спросила:
— Как ты думаешь, следует ли считать самого этого молодого человека виновным в случившейся трагедии?
— По?моему, — неуверенно начал Эрагон, понимая, что любой неуклюжий ответ может рассердить Арью и даже настроить её против него, — он поступил жестоко… Но и эта Линнея, как мне кажется, перегнула палку. В общем, виноваты оба.
Арья так пристально посмотрела на него, что ему пришлось опустить глаза.
— Да, они не подходили друг другу, — сказала она.
Эрагон начал было спорить, но быстро умолк, понимая, что Арья права. И, не в силах противостоять ей, вынужден был признать это вслух.
А потом они долго молчали. Молчание скапливалось между ними, точно песок, сыпавшийся из гигантских песочных часов и постепенно превращавшийся в высокую гору, которую ни один из них не проявлял желания разрушить. На поляне пронзительно верещали цикады. Наконец Эрагон сказал:
— Мне кажется, ты очень рада, что наконец оказалась дома.
— Да, рада, — рассеянно ответила она, легко наклонилась и подобрала ветку, упавшую с дерева Меноа. Положив её на колени, она принялась плести из длинных игл корзиночку.
Положив её на колени, она принялась плести из длинных игл корзиночку.
Эрагон наблюдал за нею, чувствуя, как кровь горячей волной приливает к щекам, и надеясь, что месяц светит не слишком ярко и она не заметит, какого цвета у него лицо.
— А где же… ты живёшь? — Эрагон просто заставил себя нарушить молчание. — У вас с Имиладрис есть свой замок или дворец?
— Мы живём в Доме Тиалдари. Это старинные владения моих предков, и находятся они в западной части Эллесмеры. Если хочешь, я покажу тебе наш дом. Мне это было бы очень приятно.
— Это было бы просто здорово! — Смятенные мысли Эрагона вдруг успокоились, и у него возник совершенно практический вопрос: — Арья, а у вас в семье есть ещё дети?
Она покачала головой.
— Тогда, значит, ты единственная наследница эльфийского трона?
— Конечно. А почему ты спрашиваешь? — Похоже, его любопытство ничуть не раздражало её.
— Я не понимаю, почему же тебе в таком случае позволили заниматься столь опасным делом — быть посланницей у варденов да ещё возить яйцо Сапфиры отсюда в Тронжхайм и обратно? Ведь ты — принцесса, будущая королева.
— Ты хочешь сказать, что это слишком опасно для обычной женщины. Для вашей женщины. А я уже говорила тебе: я совсем не такая, как ваши беспомощные… самки. И вот что тебе никак не удаётся понять: мы, эльфы, относимся к нашим правителям совсем иначе, чем люди или гномы. Для нашего правителя высшая обязанность — по мере сил и возможностей всюду и везде служить своему народу. И если для этого нужно пожертвовать жизнью, мы с радостью приемлем эту необходимость как доказательство нашей преданности «очагу, Дому и чести», как говорят гномы. Если бы я погибла, выполняя свой долг, наследником престола стал бы другой эльф — у нас ведь немало столь же знатных Домов. Даже и сейчас мне никто не может приказать стать королевой, если я сочту это неприемлемым для себя. Мы не выбираем таких правителей, которые не желают посвятить себя этой миссии целиком. — Арья помолчала, явно колеблясь, потом подтянула колени к самому подбородку, положила на них голову и грустно прибавила: — У меня ушло много лет на то, чтобы отточить все эти аргументы в спорах с матерью. — Она снова умолкла, и с минуту на поляне слышалось лишь оглушительное пение цикад. Потом, словно стряхнув с себя тяжкие раздумья, она спросила: — Как идут твои занятия с Оромисом?
Эрагон в ответ буркнул что?то невнятное — не слишком приятные воспоминания о сегодняшних занятиях сразу же испортили ему настроение, отравив всю радость общения с Арьей. Больше всего ему хотелось сейчас заползти в постель, накрыть голову подушкой и заснуть, позабыв весь этот день, однако он все же взял себя в руки и сказал, тщательно выговаривая каждое слово: