С тех пор Сара разучилась легко засыпать: ей не давала покоя мысль, что в любой момент Грегори может склониться над ней, разглядывая при лунном свете ее лицо. (И это еще до того, как она разбудила в нем интерес историями о своих снах — о снах, столь реальных, что порою она не могла отличить их от реальности.) Но Сара привыкла к этой мысли, как, по ее мнению, привыкают к любой мысли.
(И это еще до того, как она разбудила в нем интерес историями о своих снах — о снах, столь реальных, что порою она не могла отличить их от реальности.) Но Сара привыкла к этой мысли, как, по ее мнению, привыкают к любой мысли. И даже зная, что Грегори наблюдает за ней, еще несколько месяцев (или все-таки недель?) она по-прежнему крепко спала — пока ранним декабрьским утром с криком не пробудилась от лягушачьего кошмара, снившегося ей регулярно. На этот раз лягушка была размером с человека и сидела на обочине шоссе, огибающего студенческий городок. Сара пыталась проскочить мимо твари, но та жутко квакнула и пришлепнула к ее векам свой раздвоенный язык — по одному кончику на каждый глаз. Усилием воли Сара проснулась и закричала еще громче, ибо поняла, что хотя она уже не спит, на веки ей по-прежнему что-то давит: это кто-то или что-то было тесно прижато к глазам. Она попыталась открыть их, но поняла, что не может этого сделать. Что-то мешало поднять веки. Но потом препятствие вдруг исчезло, она распахнула глаза и обнаружила перед собой Грегори: он сидел рядом и склонившись внимательно наблюдал за ее лицом, а его растопыренные пальцы маячили в каком-то дюйме над ее глазами.
— Какого черта ты делал? — спросила Сара минут десять спустя, когда окончательно проснулась, дыхание и сердцебиение вошли в норму, и она убедилась, что никаких гигантских лягушек в комнате нет. — Что ты делал, пока я спала?
— Ничего, — ответил Грегори. — Просто смотрел на тебя.
— Ты прикасался ко мне, — сказала Сара.
— Я не хотел тебя будить.
— Тогда тебе не следовало притрагиваться к моим глазам своими погаными пальцами.
После паузы Грегори пробормотал:
— Прости. — Он сказал это очень тихо, даже трогательно, и сжал ей руку. Потом наклонился и поцеловал ее. — Я не хотел тебя будить, — повторил он. — Я должен был к ним прикоснуться. Это невероятно… — Она угадала в сумраке его улыбку. — …за твоими глазами таится столько жизни, когда ты спишь. И мне хотелось к ним прикоснуться, чтобы кончиками пальцев ощутить твою жизнь… Знаешь, я так уже делал, — добавил он.
— Да, но… ты меня напугал. Все было так реально. — И Сара смиренно вздохнула:
— Ты давил очень сильно.
Грегори снова улыбнулся:
— Да, но ты же мне доверяешь, правда? Ты ведь уверена, что я не причиню тебе вреда?
Сара ощутила, как его пальцы сжали ей руку и ласково поглаживают запястье.
— Наверное.
— Наверное?
Повисло обиженное молчание, и Сара не выдержала:
— Конечно, доверяю. Но ведь речь не об этом?
— Нет, именно об этом. Что, по-твоему, я собирался с тобой сделать?
С этими словами Грегори снова поднес руку к ее лицу. Сара инстинктивно прикрыла глаза, и он осторожно надавил на веки.
— Что я вижу, — прошептал он, — подгляди. Больше не боишься?
— Нет, — с сомнением ответила Сара.
Он надавил сильнее.
— А теперь?
Вот так началось то, что они в итоге назвали «игрой», которая все больше и больше переплеталась с сексом, и вскоре они играли в нее (точнее, играл Грегори, а Сара неизменно была пассивным участником) не только после соития, но и во время самого полового акта, так что нередко Грегори достигал оргазма, все сильнее и сильнее вдавливая пальцы в закрытые веки Сары.
Все это припомнила Сара в те несколько мгновений, пока лежала под Грегори, готовому начать свой эксперимент. Как оказалось — в последний раз, потому что внезапно в ней пробудились мятежный дух и невиданная физическая сила, поразившие обоих. Испустив последнее слабое «Нет!», Сара отшвырнула Грегори — так, что он кубарем скатился с кровати и голый распластался на полу.
Испустив последнее слабое «Нет!», Сара отшвырнула Грегори — так, что он кубарем скатился с кровати и голый распластался на полу.
— О господи, женщина!
Сара вскочила и поправила ночную рубашку.
— Ну ни хрена ж себе. Да за что?
С вешалки на двери Сара сдернула халат и торопливо, не попадая в рукава, влезла в него. Грегори стоял на коленях рядом с кроватью и тяжело пыхтел, одной рукой держась за лоб.
— Ответишь ты или нет?
Не говоря ни слова, Сара распахнула дверь и побежала по коридору в туалет. Она заперлась, села на унитаз и заплакала. Несколько минут раскачивалась взад и вперед. Понемногу слезы и мерные движения успокоили ее, Сара сполоснула лицо холодной водой и оглядела себя в зеркале. Веки покраснели, губы сжаты с непривычной решительностью. Она принялась репетировать подходящие фразы.
Грегори, прости, но с меня довольно.
Думаю, будет лучше, если мы больше не станем встречаться.
У нас ничего не выходит, ведь так?
Думаю, нам стоит остаться друзьями.
Странным образом, стоило Саре сочинить речь, и ей захотелось ее поскорее произнести — точнее, с волнением и робостью она предвкушала то удовлетворение, которое ощутит, когда одно из наиболее твердых убеждений Грегори окажется разбито. Через пять минут, сказала она себе, все будет кончено. Внезапно ей показалось невероятным, что отношения, тянувшиеся более года и позволившие ей узнать чуточку о счастье и немало — а в последние месяцы все больше и больше — о разочаровании, можно завершить в несколько мгновений. Горстка тщательно подобранных фраз дадут ей… что?.. наверное, свободу и право на иные, более достойные дружеские отношения (в голове мелькнули имена и лица Роберта и — Сара успела мимолетно и безотчетно удивиться — Вероники). Но все это было чистым домыслом: от ближайшего будущего она не ждала ничего, кроме опустошенности, вакуума чувств и полной черноты. Однако даже такая перспектива выглядела вполне соблазнительной.