— О чем ты говоришь? Ты видела, какой огромный замок? Настоящий шедевр!
— Да, впечатляюще. А ты что думаешь, Руби? Тебе понравилось?
Руби кивнула и, прильнув к Саре, сказала со значением:
— Я украшала ракушками.
— Не знала, что в вас обоих есть творческая жилка.
— Я тоже не знал, — сказал Роберт. — Наверное, песок — это мой материал.
— Значит, ты Песочный человек? — спросила Руби.
— Возможно. Быть может, я приду к тебе сегодня ночью, когда ты будешь спать.
Сара с нежностью смотрела на усталое лицо девочки, на ее отяжелевшие веки.
— Почему-то мне кажется, что ночи ждать не придется.
— Должно быть, я ее утомил, — сказал Роберт.
Руби заснула легко и быстро, и пока ее разум уютно и безмятежно погружался в бессознательное, между Сарой и Робертом установилось молчание, дружеское и приветливое. Сидя рядом с ней на пустынном пляже, не столько отделенный, сколько соединенный телом спящего ребенка, Роберт чувствовал, что никогда еще не был так близок к ней. На солнечном пекле мысли размывались, растекались плотным туманом, ему не хотелось читать — хотелось просто сидеть на песке, наслаждаться близостью и смотреть на океан до тех пор, пока от сверкающих бликов не заболят глаза. Через какое-то время он осознал, что Сара отложила роман и тоже, разморенная солнцем, смотрит на море серо-голубыми глазами, подернутыми дымкой удовольствия.
— О чем думаешь? — спросил он.
Сара медлила, затаив дыхание.
— Знаешь, терпеть не могу, когда Ронни задает этот вопрос.
— Прости, — сказал Роберт. — Я не хотел быть назойливым.
— Да нет, я же сказала, что терпеть не могу, когда Ронни задает этот вопрос.
Внутри Роберта что-то возликовало. И ему тотчас захотелось большего.
— А я задал его как-то иначе?
— Когда я остаюсь с ней наедине, — медленно заговорила Сара, — у меня такое чувство, будто она постоянно пытается меня… прочесть. А ты даешь мне… не знаю… пространство, что ли. Возможность дышать.
Изумляясь собственной отваге, Роберт спросил:
— Это верный знак истинной привязанности. Согласно твоей книге.
— Правда?
— …Не возникает никакого противоречия между внутренним одиночеством и дружбой… — Он осмелился зайти столь далеко и теперь, с внутренней дрожью, сделал еще один шаг:
— Но ты предпочитаешь быть с нею, а не со мной.
Секунду-другую Сара смотрела ему в глаза, затем улыбнулась и вновь устремила взгляд в морскую даль.
— Ну, раз ты спрашиваешь — я думала о Клео.
— Клео?
— Я думала… думала, что будь у меня сестра-близнец, и исчезни она, когда я была совсем маленькой, еще до того, как я смогла узнать ее, то, наверное, каждый день, даже каждое мгновение я бы думала о ней. И спрашивала бы себя — где она? Что делает? С тобой то же самое?
Роберт молчал. На этот раз язык отказывался ему подчиняться.
— Наверное, — наконец выдавил он.
— А дома ты когда-нибудь заговариваешь о ней? С родителями вы вспоминаете ее?
— Нет… Нет, никогда. — Казалось, эта тема ему неприятна, и он снова взял «Бремя и благодать». — Здесь сказано кое-что еще… — Он полистал книгу, но не смог найти нужную страницу. — Что-то по поводу утраты. Когда кого-то теряешь, когда кого-то недостает, ты больше всего страдаешь от того, что человек этот превратился в нечто воображаемое, нечто нереальное. Но твоя тоска по нему — вовсе не воображаемая. И потому ты вынужден цепляться за свою тоску. Ведь она реальна.
Сара нахмурилась.
— Возможно, ты с ней еще встретишься. Она разыщет тебя, или ты разыщешь ее.
— Возможно. — Роберт сдул песчинки со страницы и закрыл книгу. — Было бы глупо, не так ли, всю жизнь по кому-то тосковать и при этом ничего не предпринимать?
— Я уверена — ты ее найдешь.
— Да. Я тоже уверен.
Удлинившиеся тени от скалы накрыли их. Похолодало, руки Сары покрылись мурашками. Руби, свернувшаяся у ее бедер, пошевелилась и, неудачно дернувшись, пихнула Сару в ногу. С губ девочки слетело несколько скомканных слов. То ли «бисквит», то ли «быстро», то ли «Тимоти».
— Как ты считаешь, с ней все в порядке? — спросил Роберт.
Бормотанье лилось спокойным, рваным, журчащим потоком. Образовывались и распадались предложения; странные многосложные слова и неразборчивые неологизмы то затихали на едва раскрытых губах Руби, то судорожно срывались с них. Сара и Роберт слушали ее сонный бред, встревоженно и завороженно, пока Руби не смолкла.
— Как думаешь, может, разбудить ее? — спросил Роберт. — Вдруг это припадок или что-то вроде?
— С ней все в порядке. — Сара коснулась щек и лба девочки. Дыхание было медленным и ровным. — Не надо ее будить. Нам все равно скоро возвращаться, тогда и разбудим. — Она мягко и осторожно отодвинулась от спящей Руби и встала. — Пожалуй, взгляну на ваше творение. Пока не начался прилив.
— Я бы хотел тебе показать…
— Не надо.
Останься здесь и пригляди за ней.
Роберт смотрел, как Сара спускается к песчаному замку: в сгущавшихся сумерках пастельные цвета ее одежды размывались в серо-голубое пятно; он видел, как она обошла замок, рассматривая его с разных сторон; как, скрестив руки на груди, присела на корточки, чтобы получше разглядеть детали, облицовку из раковин и тонкие зубчики стены. Наблюдая за Сарой, он протянул руку к огненно-рыжим волосам Руби и заговорил. Терзаемый жаждой рассказать кому-нибудь о своих чувствах к Саре, терзаемый жаждой сбросить с себя этот тяжкий груз чувств, своим доверенным лицом Роберт выбрал спящего ребенка.