Все это было тошнотворно. И очень скверно для меня, потому что трудно было теперь что-то доказать — Сэм вряд ли поймет, о чем думала Клава, когда писала ему свое письмо.
Окончательно расстроившись, я ушел в гостиную, сел перед огнем и стал смотреть, как горят чистые сосновые поленья.
Что же делать, как найти другие подходы к Комарику?
Скольких этот субчик еще убьет со своим подручным, скольких облапошит, прежде чем попадется? И попадется ли вообще, если замаскировался так, что даже Шеф в него не очень-то верит.
Затрубил сотовик. Я поднял трубку. Это был Шеф. Докладывать очень просторно мне сегодня не хотелось, я просто перечислил то, что сделал. И предложил провести дополнительное расследование гибели Запашной. Он согласился, что как дополнение к общему делу это помогло бы, но как изолированное преступление — сомнительно, что суд примет его к рассмотрению. Я сказал, что готов передать папку ему для размышления, а потом спросил, чего он звонит.
— Да, собственно, скорее по привычке, — он хмыкнул, — не думал, что ты уже гоняешься за злодеями… В общем, в телефонной трубке Бреера действительно обнаружен хитрый микрофон.
Сложный, дорогой. Такой слушает всю комнату, даже если трубка лежит на рычагах.
— Получается, что ребятки, которых я у него подстрелил, узнали о письме Клавдии, прослушав эту игрушку?
— Получается, что есть канал, — согласился Шеф. Наличие канала всегда служило косвенным доказательством невиновности. Едва я это представил, как Шеф тут же подтвердил: — Значит, может быть, инсценировки с покушением на него, как ты полагаешь, и не было вовсе.
— Ты уверен?..
— Я думаю, ты ошибаешься, предполагая, что Бреер и Комарик — одно лицо. Да и проверка Бреера дает основания полагать, что подмена ни в коем случае невозможна.
— А жаль. Представь, жена умерла, дети уехали, соседи вряд ли будут очень тщательно рассматривать одинокого старика, смена работы… Подмениться легко, и приличный послужной список, и чистота в криминальном плане — гарантированы. А рожу, как мы уже говорили, подделать — вопрос времени и денег.
— Это все понятно, но… не то. Считай, это доказано.
— Шеф, вы его показывали старым тассовским сослуживцам?
Шеф довольно хмыкнул:
— Я бы не назвал это показыванием. Мы устроили очень серьезное посещение, с воспоминаниями о прошлом. Легенда звучала безупречно, якобы по криминальной сводке пришло сообщение о перестрелке, и пара его друзей приехала выпить-проведать. Пару вопросов придумал я сам… Он прошел все. Ты подумай, может, чутье теряешь? Но это я так, от близящейся старости. У тебя все?
— Ладно, попробую что-нибудь еще придумать.
— Курьер за папкой заедет через десяток минут.
Мысли мои переключились на Сэма. Но и тут я, сколько ни напрягался, ничего не понял. Это стало уже раздражать, я чувствовал себя как чурка в печке, лежу, горю со всех сторон, а поделать ничего не могу. В таком вот виде меня и застал Воеводин, когда сказал, что у ворот кто-то опять меня требует. Я передал ему папку и посмотрел на часы.
Было почти двенадцать. Да, время за размышлениями, особенно бесплодными, летело незаметно.
Я уже приготовился было отправиться подремать, как вдруг дверь открылась и в гостиную вкатила Аркадия.
Несмотря на полночь, она была свежа, тонка, надменна и прекрасна, как супермодель. Если бы не ее инвалидность… Тогда я понял кое-что и о себе. Я понял, почему смерть Клавы так меня завела, почему я бросился расследовать это с таким жаром. Я устал от одиночества.
Что будет с некогда вполне недурным оперативником, штатным убийцей и душегубом Терминатором, если он вдруг опустит руки и ничего не придумает?
— Вы не в постели?
Я посмотрел на нее и почему-то очень отчетливо осознал, что она не даст мне сегодня ни сил, ни тепла. Она могла бы дать информацию, но это было не самое то, что нужно. Поэтому я вдруг решительно достал сотовик и заказал Берлин.
Странно, я бы мог уйти, мог избавиться от присутствия такой нежелательной свидетельницы, как Аркадия, но мне не хотелось уходить от огня, не хотелось вставать из удобного кресла… И я решил примириться с ее присутствием. Тем более что мне ничего особенно и не нужно было обсуждать, просто услышать голос.
Галя взяла трубку после пятого гудка. Это был рекорд для нее, она определенно становилась деловой женщиной. Я ей так прямо об этом и сказал. Она засмеялась:
— Здравствуй, милый. Я и представить не могла, что это ты. Почему-то решила, что кто-то ошибся номером, тут так поздно не звонят.
Я ей так прямо об этом и сказал. Она засмеялась:
— Здравствуй, милый. Я и представить не могла, что это ты. Почему-то решила, что кто-то ошибся номером, тут так поздно не звонят.
Ее фраза очень меня расстроила.
— Может, я и в самом деле ошибся номером?
— Ну что ты? Я просто неудачно выразилась. — Она вздохнула. — Прости дуру.
Я почувствовал, как моя рожа бессмысленно расползается в счастливой улыбке.
— Ты теперь даже в аргументации очень трезва и по-деловому кратка.
— Можешь думать, что захочешь, но наши миллионы растут. Мой салон процветает, клиентов навалом.
— Интересно, где же ты их достаешь?
— Да это все наши, русские. Их тут столько, что скоро и немецкий не понадобится. И все косят под запад. Вот только, как лопухи, лезут в столицу, словно Берлин это Москва.