Впрочем, трубок я видел не очень много. Но эта действительно была величиной чуть не с заводскую, скажем, химкомбината имени Войкова, который, кстати, находился и дымил отравой совсем неподалеку от этого места.
— Привет, — начал я, усаживаясь.
Он зыркнул в мою сторону и криво дернул уголком губ. Я решил подождать, и правильно, как выяснилось, сделал. Потому что через пяток минут, не больше, он все-таки ответил:
— Мне почему-то кажется, ты теперь будешь наведываться с регулярностью маятника.
— Зато твоей Вике проще — выписывай себе чеки и получай…
— Не проще. Разовая консультация стоит дорого, а когда ты возникаешь часто, цена падает, и в итоге сумма даже меньше, чем за один раз.
— Не очень-то похоже, что ты рвешься в работу.
Он улыбнулся. Я его достал. Теперь он был готов меня выслушивать и даже, как мне показалось, отвечать.
— Ловко, однако. Тогда ладно, я твой, — подтвердил он.
— Что значит — умение пошутить.
Он покачал кудлатой головой.
— Не только. Еще умение расправиться в одиночку с бандой…
Я удивился. Нет, я правда удивился. Это как же нужно работать, чтобы уже на второй день получить такую информацию и не просто где-то, а в наших, так называемых, правоохранительных органах? Или они совсем уже не умеют держать служебную информацию?
— Слушай, об этом в газетах еще не писали, по телеку не рассказывали — откуда знаешь?
— Свои источники.
Он воровато посмотрел в сторону двери, откуда доносились вполне мирные звуки кухонных перестуков-перезвонов, достал из ящика бутылку водки.
— Будешь?
Я покачал головой. Он налил себе в пластмассовый стаканчик, выпил, быстро все убрал. Эти пластмассовые стаканчики были хороши тем, что не звякали, а как известно, звяканье стекла о стекло — самый противный звук после близкого выстрела гаубицы.
Вообще-то, по-моему, он спивался. А жаль, талантливый человек.
— Итак, ты чего?
Я подвинулся и задал вопрос, который меня больше всего сейчас интересовал:
— Слушай, Стерх, как можно без труда и пыли поменять паспорт на чистый?
— Ты имеешь в виду на другие установочные данные?
Я даже не стал кивать. Он вздохнул.
— Эх, чекисты… Да каждый мент об этом может лекцию прочитать! Но, — он с сомнением посмотрел на меня, — к ментам у вас отношение особое. Поэтому ты спрашиваешь, как поступает нормальный постсовок?.. Сейчас проще всего это сделать через беженцев.
— Как это?
— Они продадут тебе свой, и уверяю, у тебя будет даже выбор по возрасту, бывшей прописке, по полу. — Он хмыкнул, ему понравилась собственная шутка. — Очень ценятся паспорта из районов, откуда уже невозможно получить проверочных опровержений. Так, одно время ценились паспорта из Куляба. Перед этим — из Карабаха. Но тут приходится мириться с национальным вопросом. Поэтому сейчас хорошо пошли паспорта из сельского Крыма. С одной стороны — бывшая Россия, с другой… Правда, оттуда не очень беженцев выпускают, зато какую-то перерегистрацию затеяли. К тому же никто не знает, как теперь к хохлам обращаться — уже паны или еще товарищи, так что — хорошо получается.
К тому же никто не знает, как теперь к хохлам обращаться — уже паны или еще товарищи, так что — хорошо получается.
— Ну, ладно, — решил я, — люди, которые бегут из Куляба, способны не только паспорт продать, только бы хоть немного денег на переезд выручить, чтобы своих оттуда вытащить, и все такое. Но как они будут на новом-то месте?
Стерх хмыкнул, волна свежевыпитой водки докатилась до его мозгов, и настроение поднялось.
— Им все равно светит только поселение в наших деревнях, а там они могут себе хоть все придумать заново — и имена, и дома, и родственников, и судьбы… А если не везет и въедливые начальники попадаются, то говорят — сгорело, отняли, украли… Одним словом — провалилось. И остается им только верить. Проверять-то таких людей не пошлешь, скорее самого пошлют.
Я вздохнул.
— Хорошо, а отпечатки пальцев? Ведь в министерстве все должно быть зафиксировано?
— Оно и зафиксировано. Но только на судимых. А если нет подозрения, что ты судим, тебя никто на аккордеоне сыграть не заставит. Да никому это и в голову не придет. Я тебе больше скажу — есть такое поветрие, если за год кого-либо не поймали и в СИЗО не заткнули, это уходит как в песок. Просто прощается за давностью. Людей нет, денег нет, техники нет… В Штатах электроника, базы данных по финансовому состоянию каждого отдельного гаврика и компьютерный доступ к нему, и то меняют установочные данные, только держись. Даже такса есть, правда, немалая, но есть. Что уж про нас говорить. У нас можно одновременно жить по трем жизням, и никто никогда тебя не засечет. Система-то осталась нетронутой практически со сталинской поры…
— Хорошо, про беженцев я понял. Как еще можно изменить документы?
— Еще? Есть схема, когда меняешь документ на иностранный, а там фамилия написана, как известно, не русскими буквами. Да еще так, что и себя не узнаешь. Потом старый русский убираешь и пытаешься получить новый по заграничному. Но если в ксиве стоит штамп об отсидке, например, эта операция будет очень дорого стоить. Хотя у совсем «новых русских» именно эта схема становится популярной. Может, она дает какие-то преимущества, до которых я не докумекал?