Я проигнорировал его самокритику и попытался докумекать самостоятельно. Нет, не получилось у меня. Примитивную, бытовую уголовщину я в самом деле знал плоховато. А мошенничество — и того хуже. Мне оставалось только утешаться, что и в ментуре на мошенничествах специализируются всю жизнь, и всегда остается что-то новое.
— Так, а есть трюки с операциями на пальцах?
Он посмотрел на меня с любопытством.
— Ну, у нас в отечестве по старинке жгут их кислотой или чем-то вроде сильного проявителя, и дело с концом. Но в более цивилизованных странах, кажется, что-то делать научились. На время, правда, но все-таки получается. Недаром они решили окончательно перейти на хромосомный набор. Только это недешево, и до нас дойдет, как свет далеких звезд, с таким опозданием, что нам с тобой и рассчитывать на это не приходится.
Словоохотливость из него вдруг выветрилась. За стеклом уже темнело. Красиво было, даже уходить отсюда расхотелось.
— Слушай, Стерх, а фотографы могут знать, что пальцы от их химии становятся дефектными?
— Если фотограф настоящий, профи, то, конечно, знает. У них даже шутка какая-то на этот счет есть, только я ее забыл. Мне фотография давно опротивела, и не помогает она ничуть. Сейчас гримом меняют рожу так, что не узнаешь. Что уж говорить о пластических операциях.
— О пластических операциях, кажется, я и сам знаю, — быстро ответил я ему. — У меня жена этим занимается.
— Ну, тогда все. Дела окончены?
Я встал. Эх, вытащить бы его в зал, вычистить из него эту алкогольную дурь, такого человека можно было бы сделать. Ведь и сейчас в нем было что-то от матерой стати бойца, а вот поди ж ты…
— Так, дела, конечно, не окончены, но кое-что я выяснил. А счет ты пиши, не стесняйся, я увяз в таком деле, что бухгалтерия скупиться не будет.
Он недоверчиво хмыкнул:
— С деньгами попробую в порядке эксперимента. А если не секрет, что ты, собственно, выяснил?
Я и сам в этом не был уверен, поэтому не попытался ему даже ответить. Только загадочно блеснул глазами и пошел в сторону темного уже провала двери, ведущего в коридор.
Я не мог это сформулировать даже в лифте, когда за мной никто уже и не следил. Не мог выразить и в машине. Лишь подъезжая к дому Аркадии, понял, почему вдруг так на этом зациклился — из всех фигурантов дела под роль Комарика подходил, и то с огромным количеством оговорок, только Сэм.
Или мне следовало расширять круг поиска, чего очень не хотелось делать. Я и с этими-то людьми не знал, как быть, а если их станет больше — хоть в отставку подавай. Но из нашей Конторы, как известно, в отставку не подают.
Глава 54
Я поднимался по лестнице на второй этаж, когда задребезжал мой сотовик. Я открыл его с самыми дурными предчувствиями. Так и оказалось.
— Алло, докладывает «наружка» Самуила Бреера.
Я поразился. По этому телефону не могли звонить простые оперативники, это было для меня верной смертью.
— Послушай, «наружка», как ты на меня вышел, напрямую?
— Нет, я позвонил диспетчеру, и мне сказали, что эту информацию лучше передать вам. — Он не мог знать моего чина, поэтому решил пока соблюдать служебную вежливость. Против этого я ничего не имел, хотя по чину он, наверное, был выше меня. Чин-то у меня сняли, а после отсидки накинуть хотя бы прежний не спешили. — И еще мне сказали, что вы сразу все поймете, потому что в курсе.
— Я в курсе. И что у вас?
— Он вытащил какой-то конверт с вечерними газетами.
— В нем бомба?
— Что? — В голосе наружника зазвучала паника. — Откуда вы знаете?
— Ниоткуда, это я пошутил.
— Ну и шутки у тебя… — Он понял, что я не генерал. Ладно. — Теперь Бреер поднимается наверх.
Я подумал. Нет, ничего не получалось. Не было повода поднимать панику. Тогда я подумал еще раз. Все было по-прежнему невинно, но теперь хотелось все проверить.
— Слушай, «наружка», ты смотрел в его почтовый ящик?
— Конечно. Но там было очень много газет, письма я не разглядел, а не то…
Так, теперь понятно, почему он озаботился об этом позвонить. Он просто пропустил это письмо и теперь решил переложить ответственность на другого, и лучше на кого-то, кто не начальник, потому что в России начальники занимаются тем, что продают подчиненных, поэтому нужно сигналить не наверх, а вбок. Мне, например.
— В инструкции о наружном наблюдении черным по белому написано, проверка почтового ящика обязательна.
А теперь ты…
— Ты мне уставы не читай. Я их лучше тебя знаю.
Но до конца грубить он не решался. Вдруг я найду способ отпихнуться от этого его упущения, и тогда он снова окажется со своей залепухой на руках. Он ждал, как повернется дело.
— Потому и знаешь, что не выполняешь. Выполнял бы, давно перевели бы на какую-нибудь толковую работу. — Это я так, ворчливость изображал. Начальственность изобретал.
И не хуже самих наружников я знал, что внешнее наблюдение, как бы низко оно ни котировалось, — это талант, и притом редкий. От хорошего наружника и в самом деле невозможно было уйти, таких типов мне показывали. Впрочем, от очень хороших наружников никто и не уходил, их просто не замечали, они умели раствориться не то что на улице, это многие умеют, а в голом поле или на пустынной аллее парка. Как говорил Основной, на хорошего наружника даже сторожевая собака не лает, и такие люди действительно есть.