— В общем, предупреждаю, сядешь на парашу — кончим.
Я попробовал рассмеяться, хотя это не очень-то и получалось. Меня душили гнев и ненависть.
— С кем будешь кончать, мастодонт? Там таких, чтобы тебя поняли, уже и нет. Всех извели, одних отмороженные постреляли, другие сами в бизнес переканали.
— Там нет наших, потому что не попадают. — Он мгновение помолчал. — И я там больше не буду. Но тебя, если захочу, посажу. А может, на воле достану. — Он снова помолчал. В его низком, хриплом голосе появилась почти такая же ненависть, какая горела во мне, хотя я ему еще ничего очень плохого не сделал, просто не успел. — Когда созреешь. Понял?
Он дал отбой. Я сложил свой аппарат. Убрал в карман. Да, это было здорово. Он знал даже мой номер. А ведь его знали не больше десятка человек, и всем я верил до недавних пор… Впрочем, может, тут виноват купленный оператор? Да, скорее всего он.
Я посмотрел на кружку, остаток какао даже не успел остыть, хоть для меня в мире за последнюю минуту так много изменилось.
Почему он меня так ненавидел? Это ведь была ненависть конкретная, не ненависть вообще к удачливому конкуренту. Как он мог так ненавидеть, не зная меня?
Или знал? И я ему действительно чем-то уже насолил?
— Кто это был?
Я посмотрел на Аркадию. Она волновалась и действительно уже мало что понимала. Это можно было использовать.
— Это был человек, который отдал приказ убить вашу сестру, — сказал я. — И в том, что он позвонил, можно найти только одно хорошее — у присутствующих тут имеется довольно надежное алиби.
Глава 50
Хотя я совсем не шутил, мне до конца завтрака пришлось выслушивать нытье по поводу неуместности шуток с некоторыми предметами, и личностями, и репутациями… В конце концов Березанский мне так надоел, что я попросил его заняться чем-нибудь еще, а потом покатил Аркадию в ее кабинет, в котором еще ни разу не был.
В кабинете у нее все было очень обычно, если не считать того, что за огромным конторским столом из карельской березы не было рабочего кресла — она использовала свое, на колесиках.
Устроившись за этим чудом мебельной фабрики, явно не расположенной в пределах одной шестой части суши, потому что сознание, сформированное коммунистами, никогда бы не могло представить, что такой стол кому-то нужен, Аркадия обрела большую уверенность. Впервые за то время, которое прошло после обнаружения первого «жучка». Я даже пожалел об этом, потому что это не входило в мои планы. Но мне нужно было как-то отвязаться от Березанского, и лучше было сделать это явно и нахально.
— Итак? — спросила она.
Но мне нужно было как-то отвязаться от Березанского, и лучше было сделать это явно и нахально.
— Итак? — спросила она.
Она вообще стремилась первой подать голос, и не только со мной. Уж не скрывалась ли за этим растущая неуверенность? Впрочем, тут я, может быть, злоупотреблял своими дилетантскими представлениями о психологии, она была достаточно сильной натурой.
— Хочу сообщить, что мне действительно звонил человек, который, как я подозреваю, отдал приказ убить вашу сестру.
— Это я уже поняла.
— Следовательно, словам Духовного-Запамолова, главаря сатанистов, о том, что не они приложили к ее смерти руку, а просто по случайному знакомству с Веточкой приставили к ней Жалымника, ныне покойного, можно верить.
Аркадия нахмурилась. Кажется, она поняла, что я буду давить. И ей это было неприятно. Я тоже не получал удовольствия, но решил быть однозначным, как презерватив. Который, кстати, уже изучают в школе как необходимый для выживания в этом мире предмет.
— Я не совсем улавливаю.
— Мне кажется, что вы улавливаете достаточно, чтобы помочь мне. Наконец-то помочь. Вам произнести это слово по буквам, чтобы вы лучше поняли?
Она внимательно посмотрела на меня.
— Да, кажется, вы окончательно сбиты с толку. Или потерялись в этом ворохе проблем. Или…
— Не нужно обсуждать мое состояние. Я просто прошу сообщить мне некоторые из ваших соображений. Всего лишь соображений. Не больше. Но и не меньше.
— Вы…
— Мы теряем время, — сказал я. — Учтите, если вы сейчас не поймете этого, я просто уеду. Обещаю вам, что уеду и никакой Борь-Борь не заставит меня вернуться.
— Вы шантажируете меня.
— Он знает что-то, чего не знаю я. А это не просто плохо, это напрямую ведет к проигрышу. Помнится, вы как-то переживали по этому поводу, так вот, у вас, кажется, будет повод попереживать по поводу еще не одной кончины, если вы не сообразите, что ситуация очень трудная.
Она вздохнула, подкатила кресло к одному из шкафов и вытащила файлер с пластмассовыми корочками. В нем были подшиты обыкновенные листочки с каракулями, сделанными плохим почерком.
Потом она вернулась за стол, разложила файлер перед собой. Я не выдержал:
— Можно я сам посмотрю?
— Нет, вы просто ничего не поймете. Это писала я, своим собственным шифром. Как каждый из серьезных финансистов, а я привыкла так думать о себе за последние пару лет, я разработала свою систему тайнописи. Она не очень сложна, но для ее разгадки вам все же потребуется специалист, а это долго. Я сама все расскажу.
Я устроился в кресле для гостей.
— Я весь — внимание.
Она посмотрел на некоторые из своих записей, спокойно разгладила листы, похлопала по другим кончиками пальцев. У нее оказалась такая манера концентрироваться. Другие вертят карандаш или грызут кончик ручки.