Он уже трясся. Он понял, в самом деле могу так сделать.
— Нет.
— Да, мальчик. Впрочем, скоро ты будешь не вполне мальчиком…
— Что мне будет, если я скажу?
Я снова приблизил к нему свои глаза. Он пытался сфокусировать зрение то на моем правом зрачке, то на левом. Я смотрел неподвижно, как бы сквозь него. Вообще-то, это один из приемов гипноза.
— Я уйду.
— А я? — он глотнул, поморщился от боли. — Я останусь живым?
— Ты останешься жить, потому что, если солжешь, должен будешь заплатить за ложь.
Он посмотрел, скосив глаза, на кипятильник.
— Месса состоится на стройке, в километре от дома Духовного. Мы там часто служим в последнее время.
— Кто такой Духовный?
— Второй человек у нас.
— После Папы?
Он кивнул.
— Как его зовут?
— Не знаю, у нас все на кличках.
— Какая кличка у тебя?
— Голобый, — он насупился, словно я собирался над ним смеяться, используя свое служебное и прочие превосходства.
Смеяться я не собирался. Через систему кличек можно было многое спрятать, особенно на суде. Поэтому мне было не до смеха.
— А где этот ваш Духовный живет?
— За Пушкином. Там такой будет поворот налево сразу за городом.
И вдруг на руке, странно вывернутой, словно он собирался меня отталкивать, я заметил татуировку. Наклонился, не обращая внимание на его боль, потянул руку на себя. Там была черная звезда с какими-то причиндалами. От этого открытия я даже растерялся немного. Потому что теперь я точно знал, кто такой Духовный. И точно знал, где состоится их месса.
— Слушай, Голобый, а почему вы все время по стройкам шастаете?
— Там ветра нет. И хоронить… концы проще.
Тогда я разозлился. И он это почувствовал. Хотя мгновение назад он колебался, но тут зачастил, стараясь упредить любые мои действия:
— Я не виноват, меня самого втянули, я уже давно хотел признаться…
— Заткнись.
Он задрожал. Теперь он боялся меня по-настоящему. Но мне было все равно. Меня ожидала сложная и ответственная работа. Я лишь подошел и разбил телефон.
Меня ожидала сложная и ответственная работа. Я лишь подошел и разбил телефон. А пока он доберется до другого — если захочет все-таки поднимать шум, — я буду уже далеко.
После этого я вышел из комнатухи вышибалы и стал подниматься. Я решил уйти так же, как и пришел, не заставляя этого дубаря провожать меня до дверей. Но, перед тем как выйти, я с мальчишеской злобой и обидой сорвал тот плакатик, на котором было про человека.
Глава 41
Ярославское шоссе было почти пустым. Я мчался по нему, выжимая из своей новой тачки все, что только можно было, притормаживая, лишь когда стрелка спидометра уходила за сто двадцать. Пару раз, впрочем, пришлось сбросить скорость до черепашьей, потому что сбоку засветили посты. Но постовые спали или занимались другим полезным для души делом, и я прошел до места минут за тридцать. Я сам поверил в это, только когда посмотрел на часы, а они едва перевалили за четверть первого.
В городе я ехал как приличный гражданин, только не остановился на красный, но и этого никто не заметил. Когда я адаптировался к медленной скорости, то достал свой сотовик. Полагалось доложить Шефу, чтобы он был на подхвате, и, может быть, даже вызвать подкрепление. Удержать банду рэкетиров и множественных убийц в одиночку все-таки могло оказаться не очень легко.
Номер Шефа я набирал, пока проезжал целый квартал. Едва в телефонной трубке послышался знакомый, очень усталый голос, я произнес:
— Это я…
И все… Что-то произошло. Я не мог объяснить сразу, но я стал только слушать, а не говорить.
Вообще-то сотовая связь в Москве зря носит такое название, она настолько плоха, что не заслуживает звания связи вообще. И дело не в цене, по ценам она вполне приближается к мировому стандарту и даже слегка перекрывает его, а вот качество ее такое, что даже голос иногда не разберешь. И все-таки на этот раз было что-то иное.
Голос проходил, но он гудел. А еще в школе все наши спецы по прослушкам твердили — если что-то не то, лучше не рискуй.
В одной из последних ориентировок нас известили, что из Германии завезена очень сложная система, которая почти не дает эффектов на линии и позволяет прослушивать все сотовики, как стандартные линии, только еще лучше.
А стандартные линии у нас слушают все, кому не лень. Были даже совсем курьезные случаи, когда слухачи, получая конфиденциальную информацию, скажем, на депутатов, по служебным каналам, продавали ее мелким шантажистам, чтобы те превратили этот горячий материал в живые деньги. И превращали, и вокруг слухачей кормилась не одна дюжина шакалов… А прослушивание моей линии, наверное, даже не очень дорого стоило. Впрочем, тут я не специалист, вполне могло оказаться, что расценку увеличили, поскольку обо мне идет не очень добрая слава.
Так или иначе, я прошептал измененным голосом только одно слово:
— Жди.
Это значило, что я перезвоню и буду излагать не кодом, что в принципе тоже было возможно, только муторно кодовое послание в уме составлять, да еще за рулем. Значит, оставался другой, дедовский способ — позвонить по чистой линии. И выйти на чистый запасной телефон Шефа, до которого он должен добраться.
Я знал, что он доберется. Хотя, если бы возникла необходимость, я бы мог позвонить и по его сотовику. За то, что он чистый, я мог почти поручиться, потому что каждое утро спецы очень высокой пробы проверяли телефон Шефа и еще кое-кого.