— Ты мне туфту не гони. Ты продался. Ты цветной, мент, мусор. И приговор тебе один — маслина. И то, — он улыбнулся, открыв свои великолепные зубы, — если я не захочу тебя перышком пощекотать.
И приговор тебе один — маслина. И то, — он улыбнулся, открыв свои великолепные зубы, — если я не захочу тебя перышком пощекотать.
«Эх, — снова подумал я, — и чего они меня так боятся?» Может, мой излишне самоуверенный вид их настораживает? Нужно будет потом с психологом на эту тему проконсультироваться и вытренировать пару приемов подчинения, заискивания, слабости, чтобы они пробовали нагличать. Когда они борзеют, они становятся уязвимей. Но это была проблема завтрашняя. А сейчас мне следовало подождать электричку. Вернее, тот шум, который она производит.
— И все-таки, давай поговорим, — сказал я тоном, в котором уже не было вопроса. Я почти приказывал.
Глава 66
— Ты кого-то ждешь, мент. Кого?
— Я не мент. Я в найме. И ты знаешь, кто меня нанял. Если мне не веришь, спроси его, — я мотнул головой в сторону Березанского.
— Спрошу, и про кое-что другое спрошу. А пока я тебя спрашиваю — ты где сидел?
— Мезеньспецлес.
— Слабо. Это не лагерь, а так, отдых. Там, говорят, даже вольнонаемные подрабатывают.
Это значит, что трудовое воспитание у нас было на недостаточно высоком для уголовника Комарика уровне. Вот ведь угла пошла, прямо хоть в политакадемию записывай.
— Там, где был я, вольнонаемных не видели. А что касается зоны… Как тебе сказать, когда начальник хочет кого-то наказать, он заставляет баланы втроем носить, мало не покажется. У мужиков за сотню килограммов через месяц во-от такая грыжа вываливалась. Так что…
— Ты мне зубы не заговаривай. Ты мне лучше ответь — кто там начальником служит?
Он отложил свой «люгер» и вытащил из кобуры мой «узи». Снял с предохранителя, медленно, любовно взвесил на пальце, проверяя центровку. Перехватил за рукоять. У меня закралось подозрение, что не один я ждал электричку. И сейчас же мне даже немного захотелось, чтобы она не приходила слишком быстро.
Я назвал, кто да что у нас там было. Он еще покачал меня на косвенных. Не знаю, насколько он представлял себе этот лагерь, но вопросы он задавал умные. Сказывалась все-таки выучка. По мере моих ответов он добрел, если так можно выразиться. Он, кажется, начинал верить, что я был там. Но под своим одобрением он подвел черту в лучших традициях углы:
— Не знаю, все сходится, но… все равно не верю. О чем ты, кстати, хотел поговорить?
Я чуть-чуть изменил позу, он тут же выставил вперед мой же «ствол». Судя по всему, обращаться с этим оружием он умел. Да, не тот стал Комарик, каким был когда-то. Больше я не шевелился, я вдруг понял, что стоит мне слишком бурно вздохнуть, и он нажмет на собачку.
— Ты остался один, твоих орлов я сделал. И это доказывает, что я лучше. Тебе нужен исполнитель, я предлагаю помаракать вдвоем. Твоя Прилипала, мои кулаки — нам нет преград, как поется в песне.
— Я тебе не верю. А что касается исполнителей, то мне стоит только свистнуть, их соберется — на изрядную кодлу потянет.
— Я лучше, чем все, кто соберется. И ты это знаешь. А что касается недоверия — испытай меня.
Он отвел в сторону «узи». Нехотя, словно жалел, что не может его проверить сейчас и на полную обойму.
— Я не знаю, когда ты продашь, может, даже до проверки?
— Ну а если так, будь я мент, разве пошел бы я один, без прикрытия, или хотя бы без микрофона?
— Да, микрофона на тебе нет, я сразу проверил.
Будь на тебе микрофон, я бы тебя уже давно зарезал как цыпленка.
— Так как насчет сотрудничества?
Вдруг он соскочил с верстака и сделал ко мне шага три. Еще таких же три шага, и я попробовал бы атаковать его даже лежа, даже скованный, даже с моим «узи» у него в руках. Но он остановился.
Лампочка сейчас отбрасывала на него такую тень, что он стал зловещим, как какой-нибудь оживший бес.
— Ты давил и орал на меня с самого начала. Ты даже мне рубашку разорвал! Ты чувствовал что-то, только не знал, что именно. А чувствовал ты во мне тюремную вонь, вот что!
Не исключено, он был прав на сто процентов. Но я не подал и вида.
— У меня такая привычка. Спроси Духовного, как я на него давил?
— Хорошо, а как про него узнал? — он мотнул в сторону Березанского.
— Вычислил. Только он мог поставить микрофончик в кабинет Аркадии. — Так, теперь пришла пора сыграть дурочку. — А вот как ты узнал, что я веду свою игру помимо Аркадии?
Он задумался на мгновение, но вида не подал, что понял меня. Я и сам себя не понял, и другого не понял бы, если бы он задал подобный вопрос, но такой уж у нас получался разговор.
— Ты почему решил, что он ко мне едет?
— Знал бы, что к тебе, разве сунулся бы сюда как последний фраер?
Он купился на это. По крайней мере о чем-то таком подумал. А может, вспомнил о своем наружнике, которому я прострелил колеса. Я почти не сомневался, что это его «шестерка», и ничья больше. Потом он буркнул:
— Все равно не верю.
Разговор, каким бы он ни казался глупым нормальному человеку, был по существу. С его воровской точки зрения, если я был мент, меня следовало мочить и не разговаривать даже. Но если я был настоящий блатарь и он меня замочил бы без веских причин, ему могли это припомнить. Может быть, и не припомнили бы, времена пошли странные не только на воле, но и в зонах, но он был вором старой выучки и с такими вещами привык считаться.