Нет, решил я, это исключено. Не он, так Воеводина верит во всесилие своей Аркадии, а значит, попросили бы защиты. Кроме того, они слишком законопослушные, а это значит, не верили во всесилие бандитов и непременно проговорились бы. Искать вражеские подходы к нам следовало как-то иначе.
Потом я понял, что стою у окна и смотрю на дворик внизу, потому что не могу смотреть на тех, кто собрался в этой комнате. И что от этого моего невнимания к ним у них только растет и крепнет паническое, совершенно сокрушительное неверие во все на свете. Поэтому я повернулся и твердо сказал:
— Как бы там ни было, для паники нет причины.
— А для шока? — спросил Березанский. Он налил себе уже вторую порцию зеленого пойла. Не слишком ли он рано начинает? К тому же приехал на машине, погореть может — менты объявили какой-то месячник, как в прежние времена.
— Ну а вы-то что скажете? — спросила меня Аркадия, указывая на кресло недалеко от себя.
Я пожал плечами, сел. Вид у нее был не очень, она как-то поблекла за то время, что я вел это дело. Тяжесть грехов — настоящих или вымышленных — заставляла ее мучиться, высасывала из нее силы. К тому же она за что-то опасалась, как мне казалось, не за свою жизнь.
— Как давно вы делали чистку в своем доме? — спросил я.
— Чистку? Ах, вы имеете в виду вылавливание этих… микрофонов? — Она подумала.
— Чистку? Ах, вы имеете в виду вылавливание этих… микрофонов? — Она подумала. — Я проворачиваю эту операцию по просьбе Владлена, — она кивнула в сторону адвоката, — раз в три месяца, не чаще. Последний раз это было… Да, полтора месяца назад.
Это было не так плохо. Хотя в нашем деле и пары дней было достаточно, чтобы погубить не только всю мою заслуженную блатную репутацию, но и расследуемое дело.
— Кого вы можете подозревать в установке «жучков», Аркадия? Подумайте и скажите — кто?
Она задумалась, наморщила даже свой лоб. Потом вздохнула и звякнула колокольчиком. Когда Воеводина вошла в комнату, она попросила совершенно расстроенным голосом:
— Галина, подавайте завтрак.
Березанский, как мне показалось, вздохнул с облегчением. Что ни говори, а доля подозрений падала и на него. Я встал и сказал:
— Пойду вымою руки.
У себя в комнате я пристегнул кобуру и вставил туда замечательную штуку — «пушку», стреляющую резиновыми пулями. Она не убивала, но сила ударов была такова, что почти каждого вырубала с гарантией.
Я и сам не мог объяснить, почему так повел себя. Почему даже тут, в доме, где мне не грозила никакая видимая опасность, решил ходить вооруженным. Наверное, это возникло из-за провала всей моей предыдущей работы. Наверное, я просто потерял ориентировку и, как и было положено, хватался за оружие, прежде чем начать думать.
За завтраком все были настроены так похоронно. Я допивал необыкновенно вкусное какао, когда зазвенел звонок моего сотовика.
Старательно подражая господам из новых клипов, я вытер губы и раскрыл свою коробочку.
— Привет, падло.
Голос был низким, хриплым, почти наверняка сильно измененный.
— Алло, с кем я говорю? — Я заставил свой голос звучать индифферентно.
— Вообще-то, ты молодец. Раскусил, что вы на «стуке». И нашел его. Только вопрос — всю нашел или что-то твои «шестерки» забыли проверить?
Это значило, он хочет, чтобы я нервничал. Обычная тактика людей определенного типа, которым кажется, что они могут управлять всем на свете. Я таких видел много. И именно потому, что им многое удавалось испоганить мне в жизни, ненавидел лютой ненавистью.
— А голос ты здорово изменил, я даже не догадываюсь, кто ты такой, — сказал я со всей возможной беспечностью. Хотелось, чтобы он тоже хоть немного занервничал, тогда мог и ошибиться. Но на самом деле я знал, это — для подлецов не такого калибра. Их такими комариными укусами не пробить.
— Да, я этого не ожидал. И все равно ты меня не достанешь.
— Так любили говорить все, кому светила отсидка. Но тебе отсидка вряд ли уже грозит. Скорее — «вышка» ломится.
— Я-то знаю, кто из нас раньше на парашу сядет. И вот что могу тебе предложить — ты там недолго протянешь. Как ссучившегося — кончат. — Он помолчал, подумал. Сказал с большой убежденностью: — Ты ведь ссучился, да?
Этот разговор уже был откровенно в духе камерных разборок. И то, что он велся по сотовому телефону из роскошного особняка по крайней мере с моей стороны — хотя скорее всего он говорил даже из более роскошных апартаментов, — не меняло сути дела. Мы оба были порчеными.
То, что он судил меня, как блатаря, и даже предполагал, что я могу снова зачалиться к Хозяину, означало, что он не знал о моей настоящей службе.
Это так вдохновляло, что я даже испугался, что выдам это голосом или нечаянной проговоркой.
— Кто это? — спросила Аркадия, рассматривая меня, словно я был неведомым ей зверем. — С кем вы говорите?
Я перевел взгляд на Березанского. Он смотрел на меня с испугом.
— Что-то ты слишком много про меня знаешь, парень. И слишком быстро узнаешь новости. Сам-то, случаем, не цветным заделался?
— Это ты у нас ребят Духовного сдал цветным. За это…
— А ты совсем придурок, Комарик. Думаешь, как все бывшие воры-законники, а этого уже нет в помине. Сейчас, можешь усвоить, частное предпринимательство. Я не ментам их сдал, а использовал новый рычаг. И мне за это заплатят…