Пока я думал об этом, решение пришло.
— Ладно, выручу тебя, съезжу. Но ты, если еще раз лопухнешься, получишь и за письмо вкупе.
Он промолчал, а я вернулся в машину, попросил Воеводина выпустить меня и поехал к Сэму.
Машину «наружки» я не заметил, да и не приглядывался. Они к тому же, почти наверняка, подготовились к моему появлению. Поднявшись наверх, я позвонил в знакомую дверь и прождал так долго, что даже начал немного беспокоиться.
Сэм принял меня почти не удивившись.
— Я почему-то так и подумал, что вы скоро будете, — сказал он вместо приветствия.
— Почему? — вместо своего приветствия спросил я.
Он вздохнул. Его, вероятно, глубоко ранила моя невежливость.
— Входите. — Я вошел. — И посмотрите, что я выудил из своего ящика сегодня.
Он сходил на кухню и вынес надорванный конверт. Письмо было написано на клочке бумаги с картинкой горного пансионата. Но эта картинка могла и не иметь никакого отношения к тому месту, где отдыхали Барчук с Клавой и где Клава умерла.
Я прочитал письмо вслух:
— «Милый Самуил Абрамович. Я тут случайно обнаружила нечто, что напомнило мне о Веточке. Это может напомнить и вам одну особенность, которая, кажется, здорово поможет тому молодому человеку, который на последней неделе расспрашивал о Веточке всех в Прилипале. Мне очень хочется ее с вами обсудить. Не уезжайте никуда до моего возвращения, ладно? Клава».
Я поднял глаза на старика.
— Самуил Абрамович, вы понимаете, что это может быть ключ к тому, из-за чего умерла Веточка?
— И Клава?
Я сразу завелся, даже не понял, откуда у меня появилась эта агрессивность.
— А откуда вы знаете, что Клава тоже умерла?
Сэм очень удивился.
— Я звонил в Прилипалу, молодой человек. Я там работаю, и каждый день, пока болею, звоню, чтобы они знали, что я не умер, и чтобы случайно не пропустить такую работу, на которую я способен поехать даже больным.
— Извините меня. Нервы стали, как тряпки.
— Ну ладно. Я-то переживу. А вот с этим что будем делать?
И постучал письмом по ногтю.
— Кому вы это показывали?
— Никому еще. Я же сказал, я взял это в своем ящике минут за двадцать до того, как вы вошли.
Ну, положим, прошло все сорок минут, пока я сюда добирался, решил я про себя, но вслух никак не откомментировал эту ошибку. Лишь заметил, что у Сэма не очень хорошо с чувством времени, но как это может мне пригодиться, пока не знал.
— А вы догадываетесь, что она имела в виду? Сами-то ничего не вспоминаете?
— Нет. Я уж думал, думал, но пока ничего не придумал. — Он посмотрел на меня с некоторым сомнением. — А теперь, когда ее нет, могу и вовсе ничего не придумать. Мне, знаете ли, чтобы понять, о чем идет речь, нужна подсказка.
Я покачал головой.
— Подсказку мы можем организовать только с помощью спиритического сеанса, но ему веры нет. — Он тоже покивал головой, соглашаясь, что спиритизм — не выход. — Что же это может быть?
— Мне кажется, — он был уверен, что прав, — это может быть, что угодно.
— Не уверен. Предположим, это был предмет, а в горный пансионат много не возьмешь. Вот и подумаем вместе, что это было? К тому же скорее всего это принадлежало не ей, а Бокарчуку… — я остановился, и без того наплел слишком много допущений.
— Ну а если это была не сама вещь, а идея, вид, запах?
Так, он прав, решил я. Но если это была даже идея, ее тоже можно было проследить.
— Знаете, поехали, снимем копию с этого письма. Я покажу его грамотным людям, они многое подскажут по почерку.
— Экстрасенсы?
— Нет, графологи. А это наука, на которую можно рассчитывать не меньше, чем на все остальные экспертизы.
— Но не лучше ли тогда показать им оригинал письма, а не копию?
— Вообще-то лучше, но мне хочется, чтобы и вы подумали над этими закорюками, вдруг придет что-нибудь в голову. Говорят, предметы впитывают отпечаток мысли, так что оригинал я оставлю вам. Моим спецам хватит и хорошей копии.
Я посмотрел на часы, магазины, где стоял платный ксерокс, уже закрыты. Но выход был. Я снял его старую дубленку, надеясь, что он поедет, как был, и не будет час прихорашиваться, бриться, переодеваться.
— Но зачем ехать? Давайте я сделаю точнейшую фотокопию, с увеличением, и дело с концом.
— Лучше все-таки давайте прошвырнемся на Главпочтамт, там можно сделать за гроши хорошую ксерокопию, и не будем мудрить с вашими выдержками-проявителями.
— Но я не хотел бы в таком виде…
— Посидите в машине. Просто накиньте кожушок, как говорил мой дед, и подумайте, что бы письмо это значило?
— Я не знаю, может, в самом деле…
— Знаете. В самом деле.
Подталкиваемый дружески в бок, он спустился, сел в мою таратайку, и мы с ветерком рванули на Тверскую. Центральный телеграф был открыт, как ему и полагалось, ксерокс работал, и хотя пришлось сделать пять вариантов, потому что валик у него был не в порядке, и порошок какой-то серый, а не черный, через час все пять копий уже лежали у меня в кармане. Сэм вел себя молодцом, не капризничал, пока я сражался с российским сервисом, и даже, по его словам, получил удовольствие, слушая приемник.
Мы вернулись так быстро, что, кажется, иные няни с ребятишками еще не ушли домой. Впрочем, в этих спальных районах жизнь была какая- то не такая, тут и дети могли рождаться сразу совами — с родителями надо же хоть немного общаться.