Но главное заключалось в том, что Сэм, как я его ни обрабатывал, ничего не вспомнил.
Но главное заключалось в том, что Сэм, как я его ни обрабатывал, ничего не вспомнил. А я до последнего момента не терял надежды, подталкивая его всеми видами явной и косвенной информации, какие только мог изобрести — письма, дневники, магнитофонные ленты, фотографии, дискеты, обрывки календарей…
Так или иначе, он устал, и мне стало ясно, что на сегодня все попытки придется оставить. Я был достаточно аккуратен, отдал ему письмо, еще раз попросил ночью подумать, проводил его до двери, даже постоял в прихожей, пока он раздевался, чтобы убедиться, что тут ему не уготована засада, и лишь потом повернулся и ушел.
Про «наружку» я ему не сказал. Эти ребята держались так близко, что будь Сэм подозреваемым, я бы устроил им головомойку через Шефа. Потому что настоящий уголовник все понял бы, проезжая первые два квартала. Совсем разучились работать. Но может быть, им было скучно и они не работали, а просто оставались в поле зрения.
В лифте я вдруг вспомнил, что хотел попросить его никому не открывать, но потом решил не возвращаться, а передать это по телефону. Очень домой хотелось, залезть в горячую воду и полежать, думая о чем-нибудь приятном, например о хорошей тренировке. Вот я и намылился если не домой, то по крайней мере восвояси.
Но далеко не ушел.
Глава 55
Едва я открыл дверь парадной и шагнул на бетонное крылечко, как понял, что-то не так. Потом услышал бегущего ко мне человека. Я стоял на свету, а он был где-то в темноте. Я отскочил в тень, доставая «ягуар». Но тревога оказалась ложной, по крайней мере, в отношении меня.
Это были ребята из «наружки». Один прокричал:
— У него свет погас.
Я подумал было, что следует выйти на середину двора и приглядеться к окнам Сэма, но потом понял, что так сказывалась усталость. Я спросил:
— Как именно?
Один из них был помоложе и держался сзади, привычно пропуская более опытного опера вперед. Молодой и ответил:
— Лампу смахнули со стола.
Все, больше выяснять, как, да что, да почему, уже не следовало. Мы рванули к лифтам. Ни одного из них, как назло, не было. Я повернулся к тому, что помоложе.
— Ты парень шустрый, давай по лестнице, и слушай, чтобы они отходных не оставили.
Он кивнул и исчез. В доме он уже ориентировался уверенно. Я повернулся к старшему.
— Кто-нибудь подозрительный входил в подъезд?
Он покачал головой, но не очень уверенно. Я снова спросил:
— Проглядеть могли?
— Могли, конечно. Кто же не может проглядеть-то.
Понятно. Проглядеть, конечно, могли, но засаду могли устроить, пока мы ездили, а это уже другое дело. И потому ругать их, по крайней мере сейчас, не следовало. Тем более кто-то из них, я думаю, молодой, заметил странно погасший свет.
Из лифта наконец вышла какая-то толстая и неповоротливая, как броненосец, нестарая еще дева. Я чуть не клацнул на нее зубами от злости, хотя злобствовать не следовало. Она была не виновата, она просто жила на свете.
В лифте я спросил:
— Что все-таки странного в том, что гаснет лампа?
— Ну, свет так скользнул по потолку… И погас резко, а потом включился верхний свет.
— Может, он просто за шнур зацепился, пока за бутылкой шел?
Опер пожал плечами. Я вздохнул. В то, что он просто опрокинул лампу, я и сам не верил.
Я вздохнул. В то, что он просто опрокинул лампу, я и сам не верил.
Мы изрядно обогнали того молодого, которого я послал бежать по лестнице. И это было неплохо, будет меньше хлопот, если придется стрелять. Иметь такого вот бойца за спиной, как тот жук, что сейчас пыхтел, должно быть, на темной лестнице, мне не хотелось. Старики, они как-то надежнее.
— Я вхожу первым, что бы ни случилось, — приказал я шепотом. Опер кивнул и вытащил табельный «макаров».
Мы подошли к двери Сэма уже на цыпочках, уже скользящим боевым шагом. У нас все так слаженно получалось. Он и затвор передернул, плотно обхватив пушку полой куртки, чтобы она не очень звякала, значит, прошел неплохую школу. Совсем новые об этом приеме не знают, звенят затворами, как колоколами, а его слышно даже в лесу почти за километр — сам проверял.
Дверь была открыта. Из-за нее доносились голоса, и в щель проскальзывал слишком яркий верхний свет. Слов я не разобрал, но было ясно, что кто-то на кого-то орет.
Я приготовился, оглянулся. Наш парень не показывался. Может, он кого-то нашел на лестнице? Нет, вряд ли. Мы бы сигнал услышали или крик. Просто слишком аккуратно выполняет мой приказ идти по лестнице осторожно, проверяясь. Эх, был бы он поопытней, втроем у нас все получилось бы, как говорят преферансисты, без вариантов.
Я перевел взгляд на старшого. Тот потел. «Макаров» перед его носом, кажется, тоже потел, но со сталью так бывает, если ее принесли с мороза.
— Дверь в кухню направо. Из нее видно эту дверь, — прошептал я ему, — держи кухню. Но стреляй только прицельно, там объект.
Потом я подмигнул и тихонько стволом револьвера попытался сделать щель между дверью и косяком пошире. Она заскрипела. Тогда я ударил ее ногой и вкатился в прихожую.
Выстрел из кухни ударил сразу же, едва я присел. Здорово, так среагировать и я бы не успел, а мне при стрельбе на скорость трех секунд для прицеливания с избытком хватает. Я прыгнул за стенку сбоку от кухонной двери, выставил револьвер и всадил три пули в худенького паренька, который дергался прямо под кухонной лампой с помповым «ремингтоном». Еще в тот момент, когда я стрелял, он мне показался знакомым.