В своей комнате я разложил материалы, касающиеся сатанистов. Это были три огромные папки. Я посмотрел на даты. Одна была сшита еще в советские времена. Вторая была не намного новее, но все-таки очень старой, и следовательно, отражала не столько фактическую сторону дела, сколько подлизывалась к начальству — было такое время, когда даже официальные бумаги писались специально для того генерала, который будет их читать.
Третья была лишь полугодовой давности. Я открыл ее. Воды в ней тоже было немало, но, по крайней мере, факты не все еще устарели. И в следственных изоляторах еще томились люди, обвиняемые в излагаемых тут преступлениях.
Преступления были довольно жуткие, многие способны были бы испортить аппетит каждому, кто полагает, что человек — венец природы. Но чем дольше я читал, тем меньше понимал, при чем тут сатана или какие-то дьявольские культы.
Но чем дольше я читал, тем меньше понимал, при чем тут сатана или какие-то дьявольские культы.
Все, что делали эти люди, а обзор охватывал всю страну, носило просто черты эмоциональных преступлений, лишь изредка в этом проявлялось нечто, что в западной криминологии называется социопатией. Я, конечно, не спец в криминальной психологии, но мне показалось, что большинство из них следовало просто лечить, и никакими культами там и не пахло.
Досмотрев эту папку до конца, отложив ее в сторону и пожалев, что кофе кончился, я решил, что на этом просто кто-то очень ловкий и располагающий сильными покровителями делает диссертацию, или мечтает закрепиться на теплой должностенке, или просто не хочет заниматься утомительной текучкой и выдумывает, выдумывает…
Но в этой папочке была одна зацепка, я ее сразу заметил. Там было сказано, что в подразделении МВД, которое занималось преступными и запрещенными сектами, сатанисты были закреплены за майором Колымниковым. И приводился его телефон. Посмеявшись над теми прозвищами, которыми, без сомнения, нарекали его подследственные, — а диапазон был от Колымы до Калыма, — я позвонил ему и застал его на месте.
Он ответил ворчливо, был даже груб, но к грубости мне было не привыкать. А после моего обещания, если он не захочет потолковать со мной, добиться приема через начальство, все-таки смирился, только попросил быть поскорее, потому что у него скопилась масса дел.
Я взял с собой на этот раз только «ягуар» и поехал в знаменитое здание на Петровке, чтобы выяснить — чем же все-таки сатанисты отличаются от других людей.
Глава 36
Колымников действительно оказался майором. С того момента, которым оканчивался доклад, прочитанный в комнате особняка Аркадии, ему дополнительную звездочку не повесили.
Вообще-то, майоры лучше других. Нет, в самом деле, они еще не чувствуют себя слишком уж вознесенными над основной служилой массой, и в то же время у них уже появилось чувство ответственности, которое в нашей системе почему-то вскармливается только неким набором полномочий и в нижних этажах вопиюще отсутствует. Так что мне повезло, решил я, усаживаясь за стол Колымникова, миновав три других стола, за которыми никого в этот момент не было.
Он смотрел на меня хмуро, подозревая в тайных интригах. Это было нормально, интриги в таких вот кабинетах и коридорах — вещь обычная.
— Я прочитал доклад вашей структуры по диагонали, но весь, — сказал я.
— Ну и что?
— Мне нужно знать, что ими движет? Что заставляет этих ребят отрекаться от общепризнанного и уходить в такую экзотику? Ведь согласись, сатанизм — экзотика.
Он ответил неохотно:
— Психи они. Вот и все.
— Все? — Я едва верил, что не ослышался. — Но тогда слишком многое в деятельности человека можно объяснить тем, что у него не в порядке психика. Даже то, что вполне нормально, — религия, философия…
— Меня тут посадили не за религией наблюдать, — произнес майор Колымников. — Мне нужно рассматривать совершенные преступления и анализировать — не чернокожие ли их совершили?
— Чернокожие?
— Ну, так сатанистов называют простые уголовники. Потому что они все время носят куртки из черной кожи. Или нашивают полоски кожи на одежду.
— Понятно. Ну а все-таки, что их группировки в целом отличает от прочих бандитов?
Он пожал плечами и скучно проговорил:
— Ритуальность, прикрывающая слабость этих индивидов за щитом коллективной ответственности.
Жестокость как мера компенсации социальной неполноценности и, может быть, отрешенность от ценностей и нормативов обычного преступного сообщества.
— Например?
— Ну, вы же читали доклад? Там много примеров, и мне не хочется их повторять.
— Пример на бумаге совсем не то, что пример, который приводит живой человек, принимавший участие в расследовании.
— Да ничего я не расследую. Мне кажется, работать с конкретной ситуацией и потому анализировать ее — не очень грамотно. Эмоции лишают ясности…
Так, если бы я встретился со сфинксом, у него было бы больше заинтересованности, чем у Колымникова. К тому же он уже не говорил, а цедил ответы, а это означало, что его терпение на исходе.
— И все-таки, в этом должны быть какие-то элементы веры, какие-то особенности мотивации. У членов должны складываться некие присущие только им психологические стереотипы…