Лымарь дернулся, тряхнул головой, однако шум в ушах не исчез и перед
глазами еще стояла мелкая розовая сетка. Он попытался шевельнуть руками,
но они были связаны за спиной. Нельзя было даже выпрямиться: ноги
упирались в узкую металлическую дверь.
Лымарь дернулся еще раз, изловчился и сел. Нащупал концами пальцев
веревку, стягивающую запястья. Это был прочный, хорошо просмоленный
джутовый трос, надежно завязанный двойным морским узлом. Но радист решил
во что бы то ни стало освободиться от пут. Обнаружив на стене сзади себя
какой-то выступ, он, прижимая к нему руки, начал настойчиво тереть узлом
по острой грани.
Веревка врезалась в тело, шершавая поверхность плохо окрашенного
металла царапала кожу на ладонях, но на это уже некогда было обращать
внимания.
Возможно, ему в конце концов удалось бы перетереть трос. Но внезапно
щелкнула задвижка, и дверца открылась. Два дюжих матроса молча вытащили
радиста из каземата и поставили на ноги. Один из них, — старший судя по
нашивкам, — показал рукой куда-то вперед, и Лымарь покорно пошел по
невысокому узкому коридору.
Никогда до этого Михаил не бывал на подводной лодке, но сейчас ему не
приходилось разглядывать. Он двигался почти машинально, напряженно
обдумывая, что означает этот неожиданный плен и чего можно ожидать в
будущем от тех, в чьи руки он попал.
Первый, второй, третий отсек… Машинное отделение… Радиорубка… В
конце коридора матрос остановился и постучал в дверь. Она тотчас открылась.
— Входите, прошу! — сказал на ломаном русском языке тщедушный
человечишко в гражданской одежде.
Лымарь мрачно осмотрел крохотную каюту, смерил взглядом незнакомца.
— На каком основании меня связали? Я — советский подданный.
— На каком основании меня связали? Я — советский подданный.
На лице человека в гражданском появилось наигранное удивление:
— О, вы сами вынудили нас к этому! Вы чуть не убили одного из наших
матросов!.. А относительно подданства… — он взглянул на полуголого
Лымаря с насмешкой. — Нужно иметь хоть какие-нибудь документы!
— Вы можете запросить обо мне по радио.
— О, да!.. Прошу, садитесь! — человек в гражданском подсел к небольшому
металлическому столику и взял чистый лист бумаги. — Ваша фамилия?..
Должность?.. Год рождения?.. Домашний адрес?.. Семейное положение?..
Лымарь вначале отвечал терпеливо, но затем разозлился:
— Да зачем вам все это нужно?! Запишите одно: радист Лымарь с «Игарки».
— Э, нет, нет! Знаете — дипломатические процедуры и тому подобное…
Вам нужно подписать также вот это заявление… Извините — на английском
языке.
Переводчика у нас, к сожалению, нет.
Когда-то давно, в семилетке, Михаил изучал английский язык кое-как,
считая его величайшим наказанием для ученика. Позже не было времени
приняться за настойчивую учебу, но, поддерживая связь с коротковолновиками
заграницы, он все же начал немного понимать и английскую речь.
Внимательно изучал он напечатанный на машинке текст.
«Я… гражданин… бывший… СССР… эмигрант… прошу убежища»…
Не удавалось перевести текст полностью, но и этих слов было вполне
достаточно, чтобы понять смысл заявления.
— Развяжите меня! — угрожающе сказал Лымарь.
— О, да, да! — заторопился человек в штатском. — Вы хотите есть? Сейчас
вам принесут… Ах, нет — воды?.. Чарли, воды!
— Хватит разыгрывать комедию! Я не эмигрант и никаких бумажек
подписывать не буду. Немедленно освободите меня!
— Освободить?! — человек в гражданском вышел из-за стола и похлопал
Лымаря по плечу. — В самом деле, хватит шуток, — голос его зазвучал сухо.
— Не забывайте, что вы попали на военный корабль и можете быть
расстреляны, как иностранный лазутчик. Отсюда есть два выхода: или акулам
на завтрак, или… или в лагерь перемещенных лиц.
Михаил Лымарь никогда не отличался особенной выдержкой, а эти слова
подействовали на него, как удар плетки. Он прореагировал на них неожиданно
и молниеносно: склонил голову и так трахнул ею человека в штатском, что
тот лишь пятками мелькнул в воздухе.
На крик сбежались матросы, и в каюте началась настоящая драка. Но где
уж тут было сопротивляться одному, связанному, против многих! Лымаря
скрутили, стянули дополнительными веревками, бросили на пол.
— Хорошо… хорошо… — зловеще повторял человечишко в гражданском,
вытирая платком окровавленный нос. — Даю вам пятнадцать минут на
размышления. В случае отказа будете расстреляны!
Он вышел из каюты, зло грохнув дверью.
Лымарь остался в одиночестве.
Пятнадцать минут?.. Нет, это не шутка. Дело идет о жизни и смерти.
Умирать, да к тому же вот так глупо, не хотелось. Давно закончились бои
второй мировой войны, и радист Михаил Лымарь уже начал забывать, как
посвистывала и погрохатывала над ним смерть. Теперь бы только жить да
жить…
«Ну, а что если пуститься на хитрость?.. Подписать заявление, а затем
удрать при первом же удобном случае?»
Он тотчас же прогнал эту малодушную мысль. Стоит пошатнуться хотя бы
раз — и попадешь в западню, из которой вряд ли вырвешься.
Стоит пошатнуться хотя бы
раз — и попадешь в западню, из которой вряд ли вырвешься. «Перемещенные
лица!» О, их крепко держат в руках, запугивая, агитируя, прививая им
худшие человеческие — или, вернее, звериные — качества. Лучше погибнуть,