чем стать одним из таких!
Значит — все…
Пятнадцать минут… Что можно сделать за этот незначительный отрезок
времени?.. Выкурить две папиросы. Выпить кружку пива в каком-либо буфете.
Поговорить с молодой красивой девушкой… Вот и все. И не жаль этих
минут, потому что за ними будут и будут часы, дни, недели, месяцы… Но
если пятнадцать минут последние в жизни, то они приобретают совсем иной
смысл.
Тридцать один год прожил на белом свете Михаил Лымарь. Воевал. Работал.
Не сделал ничего необыкновенного, выдающегося. И вот теперь должен уйти из
жизни, исчезнуть, как исчезает след парохода на поверхности моря. И это
больше всего угнетало Михаила.
Ах, как много времени было ухлопано на бильярд. Как часто вместо того,
чтобы посидеть за учебником, он с друзьями «заколачивал козла» так, что
косточки домино разлетались вдребезги!.. Не успел даже влюбиться, — вот
так, все искал лучшей… А о своих юношеских мечтах и забыл…
Давно, еще в техникуме, Михаилу кто-то объяснил, что человеческий мозг,
подобно радиостанции, излучает радиоволны. И взбрела ему тогда на ум идея
построить такой приемник, чтобы с его помощью читать человеческие мысли.
Преподаватель физики дружески осмеял этот проект, зато однажды
предложил своему пытливому ученику сходить в институт экспериментальной
физиологии.
И вот там шестнадцатилетний Миша Лымарь и увидел энцефалограф — прибор
для записи биотоков мозга.
В небольшую, экранированную толстыми листами свинца камеру вошел
какой-то юноша. На его голову надели упругий обруч с несколькими
графитными стержнями. От стержней через стены камеры к энцефалографу
тянулся чешуйчатый металлический провод.
Дверь камеры закрылась. Прошло несколько минут. И вот на экране
прибора, немного похожего на телевизор, появилась ярко-зеленая шевелящаяся
линия.
Вначале каждый из ее выступов выплясывал, рассыпаясь на множество более
мелких и тонких, но постепенно движение линии начало замедляться, изгибы
становились ступенчатыми, приобретали вполне определенную, постоянную
форму.
— Это так называемые «альфа-ритмы», — объяснил профессор. — То есть
электромагнитное излучение мозга этого юноши в спокойном состоянии. Юноша
может приобрести новые знания, изменить профессию, состариться, стать
совсем непохожим на самого себя внешне, но «альфа-ритмы» останутся для
него неизменными на протяжении всей его жизни. Это, если хотите, паспорт
мозга, и паспорт такой, которого подделать невозможно.
Михаил был настолько поражен, что не мог произнести ни слова. А
профессор, пристраивая к прибору киноаппарат, объяснял дальше:
— Сейчас мы сфотографируем колебательные процессы, происходящие в мозгу
при разных условиях. На киноленте мы получим так называемую
«энцефалограмму»…
Обратите внимание: я даю подопытному определенное задание.
Профессор снял крышку с переговорной трубки и произнес четко, раздельно:
— Помножьте двенадцать на восемь!
О чудо! На экране прибора вмиг нарушился плавный ход «альфа-ритмов».
Подскочили вверх острые языки, задрожали, рассыпались на более мелкие,
побежали вперед, а на смену им приходили все новые и новые — беспокойные,
причудливые.
— Девяносто шесть! — послышался из переговорной трубки приглушенный
голос юноши. Выступы на линии начали спадать, ее движение замедлялось.
— Сколько вам лет?
— Двадцать!
И вновь по экрану пробежала волна, однако уже иной формы, с иным
размахом.
Профессор продолжал задавать вопросы, включал и выключал свет, звонки
разного тона, требовал представить то или иное, петь, читать, решать
задачи… И все это отражалось на экране своеобразным, неповторимым и
необъяснимым движением зеленой линии.
— Так вот, друг, — серьезно сказал профессор Мише, когда сеанс
закончился. — Видишь, какое это серьезное дело — изучение человеческого
мозга?
— Вижу.
Вот и все, что мог ответить потрясенный Миша. Он столкнулся со сказкой
наяву, с чем-то величественным в своей загадочности и поклялся в тот день,
что добьется своей цели и раскроет все тайны человеческого мышления.
Ах, как это было давно!.. Вспыхнула война. Безусым юнцом ушел Миша на
фронт.
А после войны сразу же пришлось работать. Развеялись мечты, заслонило
их иное, — может быть, даже несущественное, второстепенное. Вероятно, и не
вспомнил бы о них Лымарь уже никогда, если бы не пришлось подводить баланс
на тридцать втором году своей жизни. А теперь уже поздно. Поздно мечтать
об аппарате для записывания мыслей, — тут хотя бы написать несколько слов
о том, что Михаил Лымарь погиб, но не изменил своей Родине.
— Ну, так что? — послышался въедливый голосок.
— Катись к чертям, что ли! — с подчеркнутым безразличием ответил Лымарь
и отвернулся к стене.
— Хорошо… хорошо… Заберите его!
Один из матросов освободил Михаилу ноги и помог ему подняться, другой —
с автоматом в руках — подтолкнул: иди, мол.
Загудели моторы. Вероятно, субмарина всплывала на поверхность.
Минуты две пришлось ожидать в рубке перед люком. Но вот он открылся, и
в подводную лодку ворвался легкий ветерок.
Раздувая ноздри, Лымарь дышал хрипло и учащенно. Благодатный морской
воздух!
Казалось, он способен излечить человека от какой угодно болезни,
возвратить силы изнемогающему. С солеными капельками влаги, пьянящий, этот