неприятная вещь, если так!.. Очень короткие радиоволны, видимо,
разрушают нервную систему. А почему бы не поискать средств защиты?..
Однако гадать, ничего не зная, — бессмысленное дело. Вагнер все расскажет
со временем — ведь лед тронулся.
Кое-что дало уже и это короткое сообщение. Но Харвуд о тайне Вагнера
знает:
недаром он установил трехгодичный срок… А, может быть, и Вагнер
обставил «тайну» подчеркнуто эффектно, чтобы запутать, сбить с толку?.. И
кто этот Вагнер — жертва или хищник, побежденный другим хищником?
Наверное, перед каждым разведчиком возникают подобные вопросы. Ответы
нужно искать самостоятельно, зная, что малейшая ошибка приведет к гибели
всего дела. Но Щеглов мог еще отложить решение этих вопросов. Следовало
придерживаться избранной политики выжидания.
На следующее утро он по внутреннему телефону поинтересовался состоянием
здоровья уважаемого профессора и получил в общем доброжелательный ответ.
А вечером того же дня Вагнер позвонил к нему.
— Петер, — сказал он, — я только что разговаривал с Харвудом и узнал,
что сюда поместят какого-то Петерсона. Примите это к сведению, а завтра
приходите ко мне в десять.
Вот тогда-то Щеглов и столкнулся с Джеком.
«Шпион! — сразу же решил инженер. — Этот будет следить за обоими: за
Вагнером и за мной».
И впрямь, внешность Петерсона не располагала к доверию. Кроме того,
этот провокационный вопрос относительно знакомства, это якобы случайное
появление в чужом кабинете… Нужно быть начеку!
Как и предвидел Щеглов, профессор Вагнер поинтересовался его биографией.
Ответ на этот вопрос был приготовлен давно; Щеглов даже воспользовался
интегратором, чтобы вспомнить немецкие города, в которых ему пришлось
побывать во время войны… Некоторую шероховатость немецкого произношения
он решил свалить на длительное пребывание в Советском Союзе, куда его
якобы заслали как агента германской разведки.
Для большего правдоподобия Щеглов даже спросил, не может ли кто-нибудь
их подслушать, и тогда Вагнер выключил все интеграторы, кроме своего.
Старик слушал рассказ о Германии с безразличием. Он лишь однажды
оживился:
— Так вы жили на Рудольф-штрассе? Номер семь?.. Да, да!.. Это рядом с
кафе «Золотое руно»… Я сиживал там долгие часы, но это было давно, во
времена кайзера… Вы, вероятно, встречались там с господином Кнопке?..
Этакий одноглазый толстяк…
Щеглов насторожился: вопрос показался ему подозрительным.
Этот район Берлина инженер знал достаточно хорошо, так как прожил там
полтора года после окончания Отечественной войны. Бывал он и в кафе
«Золотое руно»… Но Кнопке… Черт знает, кто такой этот Кнопке!
— Право, не помню, — дипломатично ответил Щеглов. — Ведь это было так
давно!
— Ах, правда, — спохватился Вагнер. — Это мне с интегратором видно все,
как на фото… Но хватит о Германии. Я собственными глазами видел все это
и удрал оттуда в начале сорок пятого года. Расскажите лучше о Москве. Это
более интересно.
Щеглов успокоился. Разговор переходил на безопасную тему.
— Ну, что ж — Москва как Москва…
Он старался быть холодно-недоброжелательным и лаконичным, но Вагнер
потребовал подробностей, особенно интересуясь изменениями, происшедшими за
годы советской власти.
Волей-неволей Щеглову пришлось детализировать, и
это было страшно: он чувствовал, что проваливается, как ученик-неудачник
на своем первом в жизни экзамене.
Казалось, все было правильным с точки зрения разведчика: он приводил
конкретные эпизоды, ничего не хвалил, ругал сдержанно. Однако если о
Москве, о каждом ее доме он мог говорить по крайней мере пять минут,
вдаваясь в подробности, запоминающиеся только юноше, то о Берлине, где,
согласно выдуманной биографии, протекала его юность, он говорил с позиции
сорокалетнего.
Когда Щеглов закончил свой рассказ, Вагнер долга сидел молча, затем
сказал:
— Да, я вспомнил: кафе «Золотое руно» в двадцать пятом году было не
рядом с вашим домом, а на углу. Помните, тот дом сгорел в тридцать третьем
году?
— Нет, не помню, — твердо ответил Щеглов. — Ведь я тогда уже был в
России.
— Ах, да, да! Это верно, верно. Ну, хорошо.
Взгляд Щеглова встретился с испытующим взглядом Вагнера. Инженер понял,
что игра проиграна.
Глава 11
Хищник против хищника
Смит проснулся в очень плохом настроении. Всю ночь его одолевали
кошмары, он метался во сне, стремясь освободиться от чего-то
бесформенного, мокрого, тяжелого, навалившегося на него и не дававшего
вздохнуть. Теперь он лежал на кровати потный, обессиленный, угнетенный.
С недавнего времени Смит вообще чувствовал себя весьма неважно. У него
значительно ухудшилось зрение, притупился слух, исчез аппетит. А главное —
трудно было сосредоточиться, вспомнить что-нибудь. Каждое утро им
овладевала странная вялость, не хотелось делать ни одного лишнего движения.
Вот и сейчас он нехотя поднялся, мимоходом заглянул в зеркало и,
проведя ладонью по густой рыжеватой щетине на подбородке, махнул рукой: а,
не все ли равно!
В одной пижаме он вышел на балкон, окинул взглядом ряд неуклюжих
железобетонных строений, безразлично посмотрел на залитую солнечными
лучами пышную растительность парка за лабораторным корпусом. Сегодня было
удивительно хорошее утро. Но Смит недовольно проворчал: