воле отсюда не выпустят. Слишком много знает советский инженер.
— Я согласен, — сухо сказал Щеглов. — Мое условие: я должен знать все.
Во всяком случае, вы не должны препятствовать мне, если я попытаюсь
раскрыть вашу тайну самостоятельно.
— О, да, да! — иронически подтвердил Харвуд. — Вам достаточно взглянуть
на схему прибора, чтобы потерять самоуверенность. Я пойду вам навстречу:
вы будете работать с неким профессором Вагнером — он вам расскажет все до
мелочей. Талантливый человек, но маньяк: мечтает истребить человечество
при помощи моего интегратора. И еще: заболел манией величия. Сделал
несколько усовершенствований в моей конструкции и теперь считает, что я
его обокрал.
Но в остальном — чудесный человек… Да, ненавидит русских… и
американцев, к сожалению. Если хорошо владеете немецким языком, выдайте
себя за немца. Он откроет вам то, чего не хочет открыть даже мне…
Бережет для себя. Хочет вырваться отсюда и стать «Властелином мира»,
каково?!.. Ну, отдыхайте, мой милый союзник! К сожалению, сегодня вам
придется переспать на этом неудобном топчане, но уже завтра вы будете
иметь комнату, как в первоклассном отеле.
Харвуд поклонился и вышел. Щелкнул замок.
Инженер Щеглов, сидя в той же позе у стола, вспоминал каждое слово
беседы, взвешивал и анализировал обстановку.
Правильно ли он поступил?.. Если допустил ошибку, ее можно еще
исправить…
Нет, вероятнее всего — правильно, так как ничего иного не оставалось…
Но что это за Вагнер? Какие тайны он бережет для себя?
Все должно было раскрыться вскоре. А сейчас — спокойствие. Полное
спокойствие. Нервы нужно беречь.
Глава 7
В море и на суше
Острый матросский нож с пластмассовой рифленой рукояткой весил не более
трехсот граммов. Казалось, его можно было бы держать в руке и день, и два,
не чувствуя усталости. Но попробуйте-ка плыть, зажав этот нож в кулаке!
Уже через час-два у вас затерпнут пальцы, нож станет тяжелым, рукоятка
неудобной, — вам захочется отшвырнуть прочь вещь, которая обрела над вами
власть, выматывает последние силы.
Плывет по морю человек с ножом в руках. Беспокойно озирается по
сторонам — ведь здесь в любую минуту можно наткнуться на акулу.
Над морем нависла мгла. Это не тот беспросветный мрак, который
наваливается на человека, если войти из освещенной комнаты в погреб.
Это не тот беспросветный мрак, который
наваливается на человека, если войти из освещенной комнаты в погреб. Это —
причудливая полумгла, созданная мерцающими звездами и чуть поблескивающей
водой.
Окружающее вырисовывается трепетными тенями, расплывчатыми контурами. В
этой полутьме и примерещится все, что угодно, и пройдет незамеченным то,
что следовало бы заметить.
Лишь звезды — мохнатые, яркие проступают четко.
Справа, низко над горизонтом — северные созвездия: Полярная звезда,
Большая Медведица. Слева — Южный Крест. Наискось над головой — Млечный
путь. А впереди, на западе, не видно ничего. Где-то там, в тумане или за
тучами, лежит Малайя. И до нее, вероятно, еще очень далеко.
Несколько лет тому назад, во время состязаний, Миша Лымарь проплыл по
Волге свыше восьмидесяти километров. В соленой морской воде можно было бы
проплыть и больше. Но теперь рядом с ним уже нет шлюпки, куда можно
забраться в любую минуту и откуда каждый пловец может получить еду и
питье. Да и чувствует себя Лымарь гораздо хуже, чем тогда.
Но все равно — плыть надо. И он плывет почти машинально — жаждущий,
обессиленный, голодный.
А ночь — как вечность… Никогда в жизни не было у Лымаря такой
страшной ночи. Он знал, что яркое солнце принесет с собой еще большие
страдания, ибо никуда не укрыться от его палящих лучей. Но все же это
будет день, а не гнетущий мрак, когда поневоле кажешься самому себе
ничтожным, жалким созданием, брошенным на произвол стихии.
Все медленнее и медленнее плыл Лымарь. Все чаще переворачивался на
спину, чтобы отдохнуть. Он устал до такой степени, что уже начал засыпать
на ходу.
Это было странное состояние: тело продолжало двигаться, а мозг
выключался, расслаблялись мышцы рук и ног, застилалось сознание чем-то
успокоительным, приятным. И Лымарю начинало казаться, что его тело стало
легохоньким, и он уже не плывет по воде, а порхает в воздухе. А над ним,
под ним, вокруг него — пушистые белые облака… Михаил прогонял от себя
эти видения, протирал глаза, погружал голову в воду, однако через минуту
все начиналось сначала.
Вот так, задремав, он выпустил из рук нож, но встрепенулся вовремя и
все же успел подхватить свое оружие. Он хлебнул при этом омерзительной
морской воды.
Теперь стало плыть еще тяжелее. Его тело окоченело от холода, хотя
температура моря была выше двадцати пяти градусов. Затем судорогой свело
левую ногу.
Приближался конец, но Лымарь все же не сдавался. Он еще плыл, — упорно
плыл вперед, ничего не видя, ничего не помня. И только когда не хватило
сил сделать хотя бы одно движение, Лымарь выдохнул воздух и нырнул в воду.
Нырнул… да так стукнулся пятками обо что-то твердое, что пришел в
себя и выскочил на поверхность моря.
«Неужели дно?» — он недоверчиво оглянулся, проплыл еще несколько
метров, нырнул вновь…
Дна нет… Может быть, влево?.. Но и здесь было то же самое.