Это был лесной фазан аргус.
Кто и когда проложил дорогу через «римбу» — неизвестно.
Это был лесной фазан аргус.
Кто и когда проложил дорогу через «римбу» — неизвестно.
Может быть, люди. Возможно, животные. Но протоптанная тропа не
зарастает: ее день за днем обновляют кабаны, олени, тапиры, медведи, тигры
и множество прочих, мелких и крупных, вплоть до носорога и слона,
животных. Пользуются этими лесными дорогами и люди.
Каждая из таких троп походит даже не на ущелье, а скорее на туннель в
сплошном зеленом массиве. Однако свет сюда пробивается, и этого достаточно
для существования живого.
Мельчайшие промежутки между стволами по обе стороны тропы заполнены
растениями. Их листья, несмотря на разнообразие размеров и форм, имеют
много общего: все они темно-зеленые, толстые, жесткие и блестящие, словно
лакированные.
Красивы дороги в «римбе»! Однако эта красота неестественная, приторная,
быстро приедающаяся.
Позавтракав какими-то кисловатыми, но довольно вкусными ягодами, Лымарь
шел по тропе, безразличный к прелестям «римбы», готовый к ее опасностям.
Встреча с кем бы то ни было сейчас его не привлекала, поэтому он, услышав
далекий выстрел, спрятался в заросли.
Выстрел повторился, а затем глухо зарокотал мощный мотор.
— Танк? — прошептал Лымарь. — Или, быть может, самолет?
Он высунул голову из убежища, чтобы взглянуть на дорогу, и
почувствовал, как на его плечо легла холодная полоса. Перед глазами
мелькнуло что-то коричнево-черное, извивающееся, длинное…
— Змея!!
Лымарь инстинктивно дернулся назад, попытался сбросить с себя
пресмыкающееся…
Но это была не змея, а гигантская, сантиметров тридцати длиной и в
палец толщиной, пиявка. Он тащил ее изо всех сил, а она, впившись в плечо,
извивалась, сопротивлялась, — безобразная, сильная, хищная. Чтобы
освободиться от нее, пришлось прибегнуть к помощи ножа.
Но это было лишь начало. Привлеченные запахом свежей крови, сюда
ринулись неизвестно откуда уже более мелкие, со спичку, пиявки. Они
набрасывались на Лымаря, присасывались мгновенно и оторвать их от тела
было невозможно.
Охваченный страхом, радист бросился бежать. Он забыл даже о выстрелах.
Остановившись, чтобы перевести дыхание, Лымарь вновь услышал стрельбу и
рокот моторов. Это уже напоминало настоящий бой: строчили пулеметы и
автоматы, звякали минометы, а вот, нарастая, загрохотали мощные бомбовые
удары… Ближе, ближе… И вдруг над лесной тропой с оглушительным свистом
промчался реактивный самолет, рассыпая мелкие бомбы.
— Ф-фу!.. Вот тебе и джунгли!.. Вот тебе и романтика!.. — сердито
фыркая, Лымарь поднялся с земли и вытер пистолет.
Настороженно озираясь, прислушиваясь к звукам, он пошел вперед. Теперь
ему стало совершенно ясно, что нужно искать людей. Если реактивный самолет
обстреливал эти джунгли, значит здесь освобожденная от оккупантов
территория.
Глава 10
Каждый стремится к своей цели
Опасны и сложны обязанности разведчика на чужой территории. Здесь все
привычки, понятия и принципы идут вверх тормашками: приходится любезно
улыбаться тому, кого с удовольствием расстрелял бы собственными руками,
поносить то, что является святыней, фиксировать события лучше, чем
фотоаппарат, и реагировать на них с быстротой электронного прибора, быть
выносливым, как верблюд, и спокойным, как арифмометр.
Петр Сергеевич Щеглов, инженер, считал себя совершенно неспособным к
работе разведчика. Люди со стальными нервами, с исключительно острым умом,
— нет, он не принадлежал к таковым.
И вот теперь обстоятельства вынудили его стать разведчиком, да еще в
очень сложных условиях.
Но Щеглов напрасно недооценивал себя, — у него оказались незаурядные
способности.
Харвуд посоветовал ему выдать себя за немца, чтобы таким образом войти
в доверие к Вагнеру. Щеглов охотно согласился — он стал Петером Фогелем.
Но дальнейшие планы Щеглова и Харвуда расходились. Каждый стремился к
своей цели.
Выдержанным, почтительным, внимательным предстал перед профессором
Вагнером его новый сосед Петер Фогель. Он засвидетельствовал почтение
гениальному изобретателю интегратора и вышел, даже не взглянув на
заваленный бумагами стол. Он больше не появлялся ни в тот, ни в
последующие дни.
Вагнер постепенно исполнялся чувства неудовлетворенной мести,
неизлитого гнева.
О, пусть лишь появится этот Фогель, — он ему покажет!.. Не впервые
засылает Харвуд шпионов, но все они были глупы и клевали на первую
попавшуюся приманку. А этот — хитрый, лукавый… Вишь, не приходит, играет
на нервах!
И старик не выдержал. Он вызвал своего соседа по внутреннему телефону,
и когда Фогель пришел, сказал ему с ехидной улыбкой:
— Вы — шпион. Я это знаю. Так знайте же и вы: ничего выведать не
удастся.
Вот эти бумаги, — он небрежно смахнул со стола несколько испещренных
формулами листков, — для дураков типа Харвуда. За то, что вы не надоедали
мне, дарю их вам. А остальное — вот здесь! — он похлопал себя по выпуклому
лбу. — И отсюда его не выцарапает никто и никогда!
Фогель-Щеглов почтительно склонил голову:
— Разрешите сесть, герр профессор?
— Садитесь! — буркнул Вагнер. — Только не врите. Лучше признайтесь, что
вы — шпион, и я, почитая свою родину, подарю вам незначительный секрет, за