который Харвуд заплатит чистоганом.
Удивительное дело: едва лишь Фогель сел, как его будто подменили.
Нахмурились брови. Острым, пронзительным стал взгляд серых глаз. В
голосе исчезли заискивающие интонации.
— Да, герр Вагнер, я шпион. Но не харвудовский. Во имя родины вы хотели
подарить мне незначительный секрет. Плевать на этот секрет и на чистоган
мистера Харвуда!.. Вы предали свою родину, продали гениальное изобретение
мерзавцам и вдобавок попали в почетную тюрьму. Стыдно!.. Я рисковал своей
жизнью, чтобы спасти вас и ваше изобретение для нашей страны. Я мечтал
увидеть профессора Вагнера обессиленным, но непокоренным. А он сидит в
этом комфортабельном кабинете, как мокрая курица на шестке, умиляясь тем,
что величайшее творение человеческого разума погибнет вместе с ним!.. Я
кончил, герр Вагнер! Можете донести на меня Харвуду.
Он поднялся и вышел не попрощавшись.
О, это была крупная игра!.. Собственно, Щеглов не рисковал собой: даже
если Харвуд подслушал разговор, ничего страшного не произойдет. Но черт
его знает, как будет реагировать Вагнер. Неизвестно, кто он, почему
оказался здесь и о каком изобретении в конечном счете идет речь.
Приходилось ориентироваться на ходу: если Харвуд — дурак, значит Вагнер —
гений. Если пролита крокодилова слеза о Германии, так пусть же Германия и
требует от своего блудного сына раскрытия тайны. Если удалось учесть все
обстоятельства и выбрать правильный тон — эта беседа не пойдет впустую.
Минул день, другой, третий.
Если удалось учесть все
обстоятельства и выбрать правильный тон — эта беседа не пойдет впустую.
Минул день, другой, третий… Вагнер не вызывал Щеглова, даже не
подавал признаков жизни. Молчал и Харвуд, — значит, старик не рассказал
ему о разговоре. Это был некоторый шанс на успех, и Щеглов успокоился.
Кратко проинструктированный Харвудом, он быстро овладел методикой
работы с интегратором. Его не ошеломили, как Петерсона в свое время,
необычайные возможности этого прибора, — хотя бы потому, что в тщательно
экранированную лабораторию не долетал ни один звук. Зато Щеглов сразу
оценил возможность мыслить и чувствовать в сотни раз ярче. От десяти утра
и до десяти вечера, — все время работы интеграторов, — инженер сидел с
«радиошлемом» на голове, буквально проглатывая книги, исследуя радиосхемы,
возобновляя в памяти давно забытое.
Он как раз углубился в какой-то сложный расчет, когда в его кабинет
вошел профессор Вагнер.
Щеглов поднял голову и отпрянул: перед ним был не властный и
самоуверенный толстяк, а какое-то жалкое распухшее существо, похожее на
небрежно набитый кусками мяса мешок. У инженера сжалось сердце: неужели
старик так переживает укоры?.. Или он заболел?.. Ведь это человек, и,
возможно, честный, которого насильно загнали в эту тюрьму…
Но — выдержка! Сейчас что-то выяснится.
Вагнер, едва передвигая ноги, добрался до кресла, упал в него и
прохрипел:
— Я пришел сюда, чтобы показать… каким вы станете через три года…
если будете сидеть за интегратором… по двенадцать часов в сутки… А
теперь…
дайте мне шлем…
Удивленный этим вступлением, Щеглов молча уступил место. Но он удивился
еще больше, когда через несколько секунд Вагнер вновь исполнился сил и
энергии.
Старик смотрел на него с насмешливой доброжелательностью:
— Харвуд вас не предупредил, что пользоваться интегратором надо очень
осторожно. Да он и сам этого не знает. Он — как глупый мальчишка, который
раздобыл где-то заряженную гранату и шалит с ней, не зная, что уже тлеет
фитиль и вскоре грохнет взрыв. Мой интегратор страшнее гранаты: она убьет
сразу, а этот прибор заберет вашу энергию по капле, погасит ваши порывы и
желания, сделает вас глухим, слепым, глупым, неспособным двигаться, —
превратит вас в червя. И все это — за те короткие минуты, когда вы
взлетаете на недостижимые для прочих людей высоты и перед вами
раскрывается неведомый сказочный мир… Дорогая цена!.. Но что ж: за
счастье нужно платить. Помните «Шагреневую кожу» Бальзака? Там приходилось
расплачиваться за осуществление мечтаний частицами жизни. Мой интегратор
более прожорлив: он заберет ваш разум лишь за яркость мечты. И вы не
сможете сопротивляться: достаточно просидеть за этим прибором пять тысяч
часов, — чуть больше года, ежедневно по полсуток, — и вы станете его
рабом. Пьяницы, наркоманы, курильщики опиума готовы продать рубашку с
плеча, лишь бы удовлетворить свое желание. Вы же продадите и тело, и душу,
лишь бы надеть «радиошлем»… Это — первая тайна, о которой, вероятно, еще
не подозревает Харвуд и которая сведет его в могилу рано или поздно…
Все… Можете донести ему или воспользоваться моим сообщением как-либо
иначе — мне безразлично. Я свое сделал.
Вагнер снял шлем и вновь превратился в несуразное подобие человека. Он
с усилием поднялся, и раскачиваясь с боку на бок, как утка, заковылял к
выходу.
Щеглов сорвался с места, помог старику добраться до кабинета, а
возвратившись в свою комнату, взглянул на интегратор с некоторой опаской:
неприятная вещь, если так!.
Щеглов сорвался с места, помог старику добраться до кабинета, а
возвратившись в свою комнату, взглянул на интегратор с некоторой опаской: