остается.
Харвуд прекрасно понял, что означают елейные интонации в голосе Паркера:
Джонсон должен погибнуть вместе с Гринхаузом. Что ж, может быть, так и
нужно: свидетели нежелательны.
— В самом деле. Я не учел. Оставайтесь, Джонсон. Гуд бай!
— Гуд бай!.. — оторопевший начальник охраны постоял несколько секунд, а
затем бросился вдогонку. — Мистер Харвуд!.. Мистер Харвуд!
В ответ звонко лязгнула металлическая дверь соседней комнаты.
И тогда Джонсон понял, что его обрекли на смерть. Ему предлагали жизнь,
— он отказался. Разве поехал бы Паркер в Сингапур ночью, — пусть даже в
танке, — если бы существовала хоть малейшая опасность?
Но с какой же стороны ждать несчастья?.. Партизаны?.. Тогда нужно
немедленно организовать оборону. Собрать всех в северной башне — ее стены
не пробьет ни один снаряд.
. Партизаны?.. Тогда нужно
немедленно организовать оборону. Собрать всех в северной башне — ее стены
не пробьет ни один снаряд. Там пулеметы, минометы… Да, а китаец?.. Он
может подкрасться в любой миг, ударить ножом, пустить пулю…
Как затравленный волк, Джонсон окинул взглядом помещение, подбежал к
окну.
Солнце только что село, а на землю уже наваливалась тяжелая черно-сизая
мгла. Недавно прошел ливень, и казалось, что клочки зловещих туч
снижаются, обволакивают предметы, заглатывают остатки дня.
— Свет!.. Включите свет! — закричал Джонсон в телефонную трубку.
Вспыхнули яркие лампочки. Но от этого темнота стала лишь более
страшной. Она сгустилась, приблизилась, и за пределами освещенности теперь
могло появляться что угодно, оставаясь незамеченным.
Джонсон не выдержал наступления мрака. Втянув голову в плечи, перебежал
от коттеджа Харвуда до караульного помещения и скомандовал:
— Всем на северную башню! Немедленно!
С этой минуты Гринхауз фактически не охранялся.
Лишь у входа в лабораторный корпус так же стояли неподвижные, словно
вытесанные из камня, два охранника-даяка.
Полудикари с современным огнестрельным оружием в руках, обманутые и
одурманенные существа, которых колонизаторы используют для самых зверских
преступлений, эти двое получили приказ от самого хозяина. Никто не смог бы
снять их с поста, никого они не пропустили бы в лабораторию, даже
собственных матерей. Сильные, выносливые, они могли убить кого угодно,
сами не зная, за что.
Их не обеспокоила суматоха в Гринхаузе, а затем наступившая
настороженная тишина. Все, что происходило в стороне от входа в
лабораторный корпус, их не касалось. У них была простая до абсурда задача:
не подпустить никого ближе, чем на пятнадцать шагов.
Вот одному из даяков что-то послышалось. Он насторожился, сделал шаг в
сторону и вдруг, бросив автомат, замахал руками перед лицом, — так, словно
хотел отогнать надоедливую осу. Затем вскрикнул и упал.
Второй даяк посмотрел на него с удивлением и испугом, однако не
поспешил на помощь, а, наоборот, отошел подальше, под защиту стены, и
водил глазами, выискивая в темноте неожиданного, неведомого врага.
Нигде ничего не было слышно. Крепость-лаборатория, в которой
круглосуточно гудели, жужжали, рычали всевозможные трансформаторы, моторы,
станки, в этот вечер замерла, как природа перед грозой. Лишь стрекотание
цикад нарушало тоскливую тишину.
Именно эти однообразные, надоедливые звуки и поглотили легкий шорох.
Крошечная бамбуковая стрела, выпущенная из сумпитана — малайского
духового ружья, проскользнула почти неслышно и чуть-чуть царапнула даяка
по руке.
Но эта стрела была страшнее разрывной пули «дум-дум». Даяк даже
подпрыгнул.
Не теряя ни секунды, он начал высасывать и выплевывать кровь из ранки,
стараясь не допустить распространения смертельного яда.
Тщетными были его попытки. Через минуту он уже не мог стоять на ногах и
сел.
Через две упал навзничь.
И тогда сверху, из-за каменной балюстрады правого крыла дома, выглянул
старый Чен. С ловкостью, неожиданной в пожилом человеке, он спустился вниз
по пожарной лестнице и юркнул в дверь корпуса.
Но не успел он пробежать и нескольких шагов, как прозвучала очередь из
автомата. Второй даяк, умирая, сумел отомстить. Две или три пули попали в
Чена.
Эти выстрелы явились как бы сигналом.
Внезапно погас свет. Послышалась
стрельба с северной башни. Ей отвечали откуда-то из-за водокачки.
Шел ночной бой — неожиданный, стремительный, жестокий.
А старый Чен полз и полз вверх по каменным ступенькам. Наконец уронил
голову на холодный мрамор.
Лишь один шаг остался до верхней площадки. Двадцать шагов отделяли Чена
от запертой лаборатории, в которой, привязанные к интегратору, Щеглов и
Петерсон с надеждой прислушивались к звукам боя.
Но у каждого в жизни бывает последний рубеж, дальше которого
продвинуться уже нельзя.
Глава 22
Конец «Властелина мира»
С наблюдательного пункта — громадной секвойи, откуда был виден почти
весь Гринхауз, — сообщили, что в расположении врага происходит нечто
непонятное:
слышалась приглушенная стрельба, а затем группа вооруженных людей
провела по двору двух арестованных.
— Это Щеглов и Чен! — вскрикнул Лымарь. — Нужно немедленно начинать
наступление. Их еще можно спасти!
Собственно, к штурму было все готово. В глубокой ложбине перед
Гринхаузом было сосредоточено несколько сот бойцов; артиллеристы и