миллиардами?.. Почему же он вышел из небоскреба, на двери которого висит
скупая, черная с золотом табличка: «Паркер Нейншл Банк»?.. Неужели,
ссылаясь на знакомство с мистером Паркером-Вторым, клянчил у кого-нибудь
из его наследников несколько долларов на пропитание?
Нет, Джек Петерсон не протягивал ладонь за милостыней. Он протягивал
свои руки: возьмите их, они еще сильны и могут сделать многое! Он не
продавал своего самолюбия, но шел на более значительную жертву: готов был
продать свой мозг, свои способности, неисчерпанную творческую энергию. Что
угодно, — он согласен даже проектировать машины для уничтожения, лишь бы
получить возможность восстановить проект интегратора, с помощью которого
наконец будет установлен мир и согласие во всем мире.
Слепой, неразумный человек!.. Он все еще избегал политики, убегал, как
черт от ладана, когда его приглашали на митинг сторонников мира; вместе с
множеством других обывателей вслед за желтой прессой повторял всяческие
басни о коммунистах. Гринхауз его не научил ничему.
Вколоченное в голову с детства не рассеивается за несколько дней.
Петерсон полюбил русского инженера Щеглова, радиста Лымаря и красивую
малайку Париму, свыкся с мыслью, что и среди малайцев есть умные,
искренние, хорошие люди.
Однако он воспринимал каждого из этих людей в отдельности как
индивидуума, а представить их в целом, в массе, не умел и не хотел.
Петерсон оставлял это на потом, когда под действием облучения все люди на
земле действительно станут равными по своим умственным способностям и
будет устранена причина возникновения всяческих политических группировок.
Свыше четырех лет Джек Петерсон один-одинешенек ведет невероятно
тяжелую борьбу за создание интегратора. На постоянную работу его никто не
берет, так как он производит впечатление помешанного, едва начнет говорить
о своих грандиозных замыслах. Несколько раз его сажали в тюрьму за
бродяжничество, но сразу же выпускали: этот «клиент» откровенно радовался
обретенному крову и пище и немедленно принимался за расчеты.
Свыше четырех лет, отказывая себе во всем, Петерсон тратил все до
последнего цента — на бумагу и чертежные принадлежности, не позволял себе
потерять хотя бы минуту, — рассчитывал, чертил, аккуратно, как на
выставку, — и приносил чертежи в убогую каморку своего знакомого, в один
из самых нищих закоулков Бруклина.
И вот недавно случилась непоправимая беда: тот дряхлый дом завалился, а
газ, вырвавшийся из поврежденной магистрали, послужил причиной пожара.
Погибло все, в том числе и чертежи будущего интегратора.
Начать все сначала Петерсон не в силах; у него просто не хватит энергии
довести дело до конца… Эх, если бы удалось вспомнить схему профессора
Вагнера!.. Казалось, когда-то она врезалась в мозг так, что ее оттуда и не
выковырнешь!.. Но это было тогда, когда голову Петерсона облегал чудесный
«радиошлем». А теперь для восстановления в памяти схемы интегратора нужно
прежде всего иметь этот интегратор. Круг замкнулся.
Четыре года назад Майкл Паркер-Третий, наследник Паркера-Второго, в
знак благодарности за печальное сообщение, предложил Петерсону солидную
должность в лаборатории военной радиоаппаратуры. Джек гордо отклонил это
предложение.
Сегодня, упрекая себя в безрассудстве, он пришел к Паркеру, чтобы
заявить о своем согласии. Но Паркер-Третий даже «не узнал» его.
Петерсон постоял на углу Уолл-стрита и Бродвея, собрался было свернуть
влево, к Баттери-Парк, — там были удобные лавочки, — а затем передумал:
холодно. На ночлег устроиться лучше в Риверсайд-Парк, хотя бы за Сто
шестнадцатой Западной улицей, где-нибудь вблизи Колумбийского университета.
Там есть некоторая защита от пронизывающего северо-восточного ветра.
Но в кармане не было ни цента, а до Сто шестнадцатой Западной улицы
отсюда не менее пятнадцати километров. Раз в жизни, имея деньги и
свободное время, можно пройтись по этому отрезку Бродвея — «Великого
Белого Пути», который и впрямь ночью освещен чуть ли не ярче, чем днем.
При одном воспоминании о подобном путешествии с пустым карманом мимо
шикарнейших магазинов, ресторанов и кафе у Петерсона стало на сердце
тоскливо и скучно.
Нет, лучше уж направиться через мост к Бруклину, и там, где-нибудь у
Мертл-авеню, отыскать вентиляционную шахту метро. Врежется в ребра
металлическая сетка, зато не будет досаждать холод.
Пройдя два квартала по Бродвею, Петерсон у Сити-Холл повернул вправо, к
Бруклинскому мосту.
Он шел быстро, почти бежал, как бегают все жители этого города, девиз
которых: «Время — деньги!»
Сейчас, в сумерках, среди разношерстного потока людей, двинувшихся из
деловых кварталов Манхеттена к Бруклину, Джек Петерсон казался одним из
многих, — мелким клерком или третьеразрядным техником, которого где-то
ждет костлявая сердитая миссис, ветхая удобная кровать и пилюли против
головной боли. И, в конце концов, эта перспектива была вовсе не такой
страшной, как казалось Джеку в прошлом. Даже захотелось иметь вот такое
уютное логово, — собственное, друга — хоть какого-нибудь, лишь бы он
выслушал и поддержал…
Друг!.. Как ему не хватало сейчас друга!
Джек попытался заговорить со своими соседями по потоку. Но все были