— Проклятая Малайя! Как она мне осточертела!
Через парк к фонтану шли двое. Смит напряг зрение и узнал: это Харвуд и
Бетси Книппс. Девушка шла легкой приплясывающей походкой и размахивала
чем-то ярким — сумочкой или, быть может, букетом цветов. У фонтана они
остановились. Харвуд приблизился к Бетси, — вероятно, обнял ее.
Смит засопел и отвернулся. Острая зависть, жгучая ненависть сжали его
сердце, перехватили дыхание.
Почему так бывает — одному везет сызмала, а другому приходится
собственное счастье выгрызать зубами, выцарапывать когтями… А оно —
гладенькое, кругленькое — выскользнет, да и покатится прочь… Ищи тогда
ветра в поле!..
Не он ли, Смит, обласкал полунищего, жалкого Вагнера?.. Не Смиту ли
пришла в голову мысль заинтересовать интегратором миллионера Книппса?.. И
разве не вот этими неуклюжими, но цепкими руками была вырвана у Вагнера
рукопись, которую даже оценить нельзя?!
И все это досталось Генри Харвуду. Досталось потому, что он молод и
красив, а Смит стар и безобразен, как настоящий Квазимодо… Да, он может
сейчас иметь много денег. Но что деньги? За них не купишь молодости и
красоты, не задержишь наступление преждевременной старости.
.. Да, он может
сейчас иметь много денег. Но что деньги? За них не купишь молодости и
красоты, не задержишь наступление преждевременной старости.
Смит еще раз взглянул на парк. Харвуд и Бетси устроились на скамье у
фонтана. Генри что-то рассказывал, энергично жестикулируя.
— Заговаривает зубы! — злобно прошептал Смит. — «Властелин мира»!..
Х-ха!..
Щенок!
Он пошел в комнату, оделся и направился в лабораторию.
Еще не подошло время включить главный интегратор, однако Смиту очень
захотелось услышать, о чем же беседуют эти молодые и счастливые. Но
недаром говорят, что подслушивающий часто слышит о себе неприятные вещи.
— Бр-р-р! — сказала Бетси. — Он уродлив и страшен!.. Когда он
неожиданно появляется передо мной, я вздрагиваю: мне кажется, что он
вот-вот вцепится в меня своими грязными когтями… Я вас прошу. Генри,
увольте его! Он мне противен…
Смит перевел взгляд на свои пальцы. Ногти в самом деле были длинноваты,
но где она увидела грязь?!.. Он сжал руку в кулак так, что ногти врезались
в ладонь. Погоди, проклятая вертихвостка! Смит оскорблений не забывает!
— Вы ошибаетесь, милая! — ответил Харвуд. — Смит просто-напросто хорошо
выдрессированный пес-волкодав. Он мне еще нужен. Я его уволю, когда
закончу исследования…
Смит вздрогнул.
«А, уволишь?! — чуть не выкрикнул он. — Ну, так посмотрим, не очутишься
ли ты в том железном гробу, где доживает свои дни Отто Вагнер!»
Смит знал и раньше, что Харвуд ненавидит его, как ненавидит гангстер
своего сообщника, когда приходит время делить награбленное. Но откровенное
признание из уст Харвуда он услышал впервые.
Да, Смит еще нужен, так как не удалось раздобыть главного секрета
Вагнера. А затем Смита — прочь?.. Смять, уничтожить, стереть в порошок?..
Смит снял и зло швырнул «радиошлем». Будь он проклят, этот интегратор и
тот час, когда пришлось встретиться с Харвудом!
Ощущая потребность излить на ком-нибудь свой гнев, Смит направился в
экспериментальную, как звали комнату, где пытали людей, чтобы записать на
пленку радиоколебания страдающего мозга. Он готов был разрушать и
уродовать все живое, с наслаждением уничтожать и топтать молодое,
красивое, здоровое.
Но ему и здесь помешали. Едва он спустился в туннель, как услышал щебет
Бетси:
— …Это настоящий сказочный дворец!.. Потайные двери, лабиринты
переходов, по которым, кажется, скользят тени призраков…
Смит злобно плюнул и пошел назад. К чертям все!.. Забыться,
рассеяться!..
Сесть за интегратор, углубиться в воспоминания о далеком детстве,
перебирать в памяти редкие минуты, когда и ему улыбалось счастье…
Проклятый прибор, — он доставляет не сравнимое ни с чем наслаждение!..
Едва наденешь «радиошлем» — исчезает слабость, утихает боль, светлеет
голова.
Самому себе начинаешь казаться молодым, полным творческих дерзаний…
Какие проекты предстают перед глазами! Какие возникают идеи!.. А
достаточно выключить ток — мир вновь становится безрадостным и тусклым,
как будто даже более тусклым, чем был до этого. Да это и естественно:
после радостного опьянения наступает мрачное похмелье.
Сегодня даже интегратор не опьянил Смита. Требовалось еще большее
усиление радиоколебаний. С некоторого времени, чтобы избавиться от
болезненной слабости, Смит частенько прибегал к подобной операции. Когда
было особенно тоскливо и скучно, он переводил указатель усиления на
следующее деление, и это давало возможность обострить свои ощущения.
Когда
было особенно тоскливо и скучно, он переводил указатель усиления на
следующее деление, и это давало возможность обострить свои ощущения.
Смит повернул ручку настройки, но красная стрелка не сдвинулась с места.
Зато в противоположную сторону она поплыла свободно. Значит, в этом
периоде достигнут предел усиления.
Смит включил следующий период и беспокойно взглянул на приборы: нет,
это ему не нравится. Еще два периода, а затем?
Ну, что ж — придется присоединить еще несколько каскадов.
Смит успокоился, и, выключившись из внешнего мира, погрузился в