не выдерживают.
Вот тут-то и Щеглову стало страшно. Безразличные к судьбе человека
голоса, загадочные намеки… Куда же, в конце концов, он попал? И что
ожидает его здесь, где-то в дебрях Малайи?
Его положили на носилки, понесли куда-то… Направо… налево…
Вверх…
вниз… Наконец, как мешок с просом, бросили на что-то довольно
твердое, развязали руки и ноги, стащили с головы мешок и ушли. Щелкнул
замок.
Прошло несколько минут, и лишь тогда инженер открыл глаза.
Крошечная камера, обшитая блестящим металлом. Металлическая кровать,
стул и стол, привинченные к полу. Ни единого окна, зато целый ряд темных
отверстий в стенах. Под потолком — тусклая лампочка. На столе чистая
бумага и несколько карандашей.
Внешний вид камеры не объяснял ничего. Тогда инженер произвел более
тщательный осмотр.
Дверь — металлическая, сплошная, без единой щелочки. Под кроватью —
пусто. В отверстия на стене можно засунуть кулак, но он сразу же
натыкается на какие-то решетки… Вентиляция?.. Но зачем столько
патрубков? Хватило бы и одного. К тому же эти отверстия направлены как-то
странно: наискось к поверхности стен.
Мозг, привыкший к проектированию, сразу же установил: если продлить эти
патрубки в камеру, они пересекутся в двух точках, над столом, на уровне
лица, и над кроватью — там, где в наклонно устроенном матраце сделана
выемка для головы.
Может быть, это трубы для наблюдения?.
Может быть, это трубы для наблюдения?.. Но не лучше ли установить один
экран — на потолке хотя бы?
Да, опасность могла прийти из этих отверстий. И наиболее неприятным
было то, что неизвестно, как бороться с ней.
Как ни был возбужден сейчас Щеглов, но длительное путешествие с мешком
на голове давало себя знать. Ныли мускулы всего тела. Болели глаза.
Хотелось лечь, уснуть и спать долго-долго. К тому же и в самом деле
следовало отдохнуть, чтобы восстановить силы.
Инженер устроился на кровати, положив ноги на возвышение. Но так было
непривычно и неудобно. Вскоре у него заболела шея и перед глазами пошли
круги: кровь приливала к голове, лежавшей очень низко. И тогда Щеглов,
махнув рукой, улегся наоборот, — именно так, как этого, вероятно,
добивался тот, кто оборудовал камеру.
Как ни старался Щеглов, он не мог уснуть на протяжении часа или двух, а
затем внезапно как бы упал в темную молчаливую пропасть. Он спал, пожалуй,
долго, крепко, без сновидений — и проснулся оттого, что его начал душить
смех.
— Ох-хо-хо!.. Ха-ха-ха!.. — хохотал инженер, протирая глаза.
Он опомнился, вскочил с кровати, сел у стола, пощупал лоб: что это —
сумасшествие?.. До смеху ли сейчас?
Но ему все равно хотелось смеяться. Хохотать. Ржать, схватившись за
живот.
Это дикое желание приходилось сдерживать ценой громадного напряжения
воли.
И вдруг ему стало грустно, тоскливо, горько. Потянуло склониться к
кому-нибудь на плечо, заплакать, пожаловаться на горькую долю… И он, этот
взрослый мужественный человек, не раз смотревший смерти в глаза, в самом
деле чуть не заплакал. Обхватил голову руками. Застонал… И вдруг вскочил:
в нем вспыхнул неожиданный гнев — неизвестно против кого. Захотелось
громить, коверкать, ломать. Не помня себя, он грохнул кулаком по
металлическому столу так, что письменные принадлежности разлетелись во все
стороны. Это разъярило его еще больше, и он начал рвать бумагу, ломать
карандаши. Один из них упал и покатился под стол, в угол. Щеглов нагнулся,
чтобы искромсать и его… и опомнился: да что же это такое?! Надо взять
себя в руки. Начать какие-нибудь вычисления, что ли, лишь бы
сосредоточиться и не давать воли возбужденным нервам.
Но как только он поднялся, гнев охватил его с еще большей силой.
Карандаш!
Проклятый карандаш! Его нужно поднять с пола, раздробить в щепки,
растереть в порошок!
И вновь у инженера прояснилось в голове, когда он забрался под стол.
Восстановилась способность к рассуждению.
— Погоди, погоди… — бормотал он себе под нос. — Отверстия… Против
стола… А что если подняться лишь на одно мгновение?
Он выглянул из своего убежища на долю секунды, но и этого было
достаточно, чтобы установить: да, болезненные явления психики наблюдаются
над столом, а под ним — нет.
— Какой-то газ? — соображал вслух инженер. — Нет, тогда везде было бы
одинаковое действие… Лучи?.. Но какие?.. Да, вероятно лучи — иначе зачем
же эти металлические стены? А металлическая крышка стола — хороший экран…
Ну, так, господа, — кто вы там ни есть — прошу!.. Продолжайте ваши
эксперименты, а я посижу под столом!
С видом мальчишки, перехитрившего кого-то из противников, Щеглов
устроился в своем укрытии поудобнее.
— Так… Смех, горе, гнев… Неожиданная смена настроений… Как это
объяснить?.. Что же вы еще припасли для меня, господа?.. И, вероятно, не
только для меня.
. Что же вы еще припасли для меня, господа?.. И, вероятно, не
только для меня…
Он привык рассуждать с самим собой, — так почему-то легче находилось
правильное решение.
— Следовательно, лучи смеха, лучи гнева, лучи грусти… Паршивые же это
лучи, если от них можно уберечься, надев на голову кастрюлю, например, не
говоря уже о каске… А почему на голову? — возразил он сам себе. — Может
быть, нужно закрыть все тело?