мелкие щепки. И пока он протирал глаза, катер проплыл под стволом, пустив
очередь вертикально вверх.
Лымарь притаился. На катере постепенно успокоились. Но, как назло,
человек в белом шлеме заметил пирогу и что-то скомандовал. Катер
направился к лодке.
Вот тут-то Лымарь не выдержал. Тщательно прицелившись, он выстрелил.
Вскрикнул и схватился за ногу один из колонизаторов. Другой бросился к
пулемету.
Но пули били по пустому месту: Лымарь, пробежав несколько шагов по
стволу поваленного дерева, прыгнул вниз и скрылся в зарослях.
Он не видел, что делалось на реке. Стрельба вскоре замолкла, а затем
начал удаляться по течению и рокот мотора. Вероятно, колонизаторы порядком
испугались и поспешили удрать из небезопасного места.
Когда все затихло, Лымарь вылез на берег.
Пироги не оказалось. Захвачена она или затоплена — не имело значения.
Плохо было то, что на лодке остался весь запас патронов — три обоймы.
Он пересчитал патроны в пистолете. Их осталось семь. Хорошо, что уцелел
хотя бы нож — огнестрельное оружие теперь можно использовать лишь в
крайнем случае.
Оглядываясь по сторонам, готовый каждый миг вступить в бой, Лымарь
наскоро подкрепился оранжевыми плодами, которые и впрямь оказались очень
вкусными и душистыми, а затем пошел влево, в сторону от реки.
Однако слово «пошел», собственно, вовсе не подходит к способу
передвижения в джунглях. Лымарь полз, пробирался, ввинчивался в заросли, а
они охватывали его, зажимали колючими тисками, тотчас же смыкались за ним,
не пуская ни вперед, ни назад.
Для нормального здорового человека пройти пять-шесть километров в час
вовсе не трудно. А здесь Михаил Лымарь, обладая немалой физической силой,
за полдня продвинулся на несколько сот метров и обессилел. Правда,
наиболее тяжелая полоса осталась позади. Постепенно исчезали кусты и
ползучие растения — им тут не хватало воздуха и света; все тянулось вверх,
на огромную высоту.
Чем дальше забирался Лымарь от реки, тем более страшными становились
джунгли. Солнце еще не склонилось к закату, а тут уже властвовали сумерки.
Ни цветочка, ни травинки, — лишь серо-зеленый мох устилал землю толстым
ковром, свешивался грязными, косматыми прядями с лиан. А искореженные
лианы походили на гигантских удавов, готовых броситься на свою жертву.
Лымарь невольно содрогался, проходя мимо них.
Это был настоящий мертвый лес. Жизнь бушевала где-то там, вверху, где
сияло солнце, сюда же осыпались остатки органических частиц, чтобы истлеть
и вновь ринуться в непрерывный обмен веществ.
Лымарь вначале обрадовался исчезновению кровожадных москитов и кустов,
тормозящих движение. Однако он радовался преждевременно. Он не знал, что
«римба» — малайские джунгли, — безжалостна: горе тому, кто заблудится в
ней — она не даст ни крошки съедобного, обрекая неосмотрительного на
голодную смерть.
Трудно идти человеку по прямой линии ночью, когда не видно ориентиров.
Шаги левой и правой ног неодинаковы по длине, и, говорят, заблудившийся
кружится на одном месте до рассвета. В «римбе» ориентиров чересчур много,
а поэтому заблудиться тут еще легче.
Лымарю начало казаться, что он идет по знакомому пути. Да, да: вот
громадный полусгнивший ствол дерева, под который часа два тому назад
скользнула серебристая змея. Но ведь это случилось невдалеке от реки…
Неужели заблудился?
В поисках правильного пути Лымарь пошел вначале в одну сторону, затем
решил вернуться назад и не нашел даже запомнившегося ствола. Теперь у него
окончательно исчезла способность к ориентации.
А тут, как нарочно, началась ужасная гроза. Дождь лил сплошным потоком,
поминутно сверкали молнии, непрерывно гремел гром.
Так прошел первый день странствий Лымаря. Он почти не спал ночью,
задыхаясь от влажных испарений и не решаясь лечь в воду, а утром двинулся
дальше. И вновь повторялась та же история: местность казалась знакомой,
пройденной. Но Лымарь не полагался уже на обманчивые ощущения. Вперед,
только вперед! Куда угодно, лишь бы не стоять на месте в глубине этого
мертвого, гнетущего леса.
На третий день утром где-то далеко в стороне послышался приглушенный
звук, похожий на рычание пантеры: «куау-куау».
Хищник — пусть хищник. Лымарь был так угнетен и подавлен страшной
«римбой», что обрадовался бы даже рычанью тигра: во всяком случае, оно
помогло бы выбраться из джунглей.
«Куау» слышалось еще несколько раз, все громче и громче. И вот,
наконец, вновь между деревьев начали появляться кусты и папоротники, стало
труднее пробираться сквозь заросли.
Усилием воли измученный человек заставил себя забыть об усталости,
голоде, о болезненных нарывах на исцарапанном теле. «Римба» была страшнее
всего!
Еще несколько десятков метров… Еще несколько шагов… И, наконец,
Лымарь вырвался из зарослей.
Это не был берег реки. Через джунгли протянулась хорошо утоптанная, но
совсем пустынная дорога, — вернее, широкая тропа.
«Куау-куау!» — прозвучало невдалеке от Лымаря.
Он вскинул руку с пистолетом, но тотчас же опустил ее и вздохнул с
облегчением: на тропу с этим криком выпорхнула красивая птица. Каждое из
ее пушистых белоснежных перьев было разрисовано черными линиями и точками,
образующими сложный, неповторимый узор.