«Должно быть какое?то другое объяснение. Колдовства не существует».
— Что тебе известно о Шайме? — спросил Келлхус.
Стены содрогались под налетавшими яростными порывами ветра, угасшие было угли внезапно вновь вспыхнули ярким пламенем. Свисающие с потолка шкурки легонько покачивались. Левет огляделся и нахмурил лоб, как будто пытался что?то расслышать.
— Он очень далеко, Келлхус, и путь туда лежит через опасные земли.
— Шайме для вас не… не священ?
Левет улыбнулся. Края чересчур далекие, как и слишком близкие, священными быть не могут.
— Я это название слышал всего несколько раз, — ответил он. — Севером владеют шранки. Те немногие люди, что остались здесь, живут как в осаде и редко решаются выходить за стены городов Атритау и Сакарпа. О Трех Морях нам известно мало.
— О Трех Морях?
— О народах юга, — пояснил Левет, удивленно округлив глаза. Келлхус знал, что охотник считает его неведение почти божественным. — Ты хочешь сказать, что никогда не слышал о Трех Морях?
— Как ни уединенно живет твой народ, мой еще уединеннее.
Левет кивнул с умным видом. Наконец?то настал его черед говорить о важных вещах!
— Когда He?бог и его Консульт разорили север, Три Моря были еще молоды. Ныне же, когда от нас осталась лишь тень, они сделались средоточием человеческой власти и могущества.
Левет умолк, расстроенный тем, как быстро кончились его сведения.
— Кроме этого, я почти ничего не знаю, — сказал он, — разве что несколько имен и названий.
— Откуда же тогда ты узнал о Шайме?
— Один раз я продал горностая человеку из караванов. Темнокожему. Кетьянину. Никогда раньше не видел темнокожих людей.
— Из караванов?
Келлхус никогда прежде не слышал этого слова, но произнес его так, словно желал уточнить, о каком именно караване ведет речь охотник.
— Каждый год в Атритау приходит караван с юга — если ему, конечно, удается прорваться через шранков. Он приходит из страны, именуемой Галеот, через Сакарп, привозит пряности, шелка — дивные вещи, Келлхус! Ты когда?нибудь пробовал перец?
— И что этот темнокожий человек сказал тебе о Шайме?
— Да ничего особенного на самом деле. Он говорил по большей части о своей религии. Сказал, что он айнрити, последователь Айнри, Последнего Пророка… — Он на миг нахмурился. — Да, как?то так. Последнего Пророка! Можешь себе представить?
Левет помолчал, глядя в никуда, тщась передать тот эпизод словами.
— Он все говорил, что я буду проклят, если не подчинюсь его пророку и не открою свое сердце Тысяче Храмов — никогда не забуду этого названия.
— Так значит, для того человека Шайме священ?
— О да, святая святых! Когда?то давно это был город того пророка. Но с тех пор у них, кажется, что?то не заладилось. Он говорил о войнах, о том, что язычники отняли его у айнрити…
Левет запнулся, словно вспомнил что?то особенно важное.
— У Трех Морей люди воюют с людьми, Келлхус, а о шранках и думать не думают! Можешь себе представить?
— Так значит, Шайме — священный город, находящийся в руках язычников?
— Да оно и к лучшему, сдается мне, — ответил Левет с внезапной горечью. — Этот пес и меня все время звал язычником!
Они засиделись далеко за полночь, беседуя о дальних землях. Буря завывала и расшатывала прочные стены хижины. И в тусклом свете догорающих углей Анасуримбор Келлхус мало?помалу втягивал Левета в свои собственные ритмы — заставил замедлить дыхание, погрузиться в дрему… Когда наконец охотник впал в транс, Келлхус принудил его открыть все тайны до единой и преследовал, пока у Левета не осталось убежища.
Надев снегоступы, Келлхус в одиночестве брел через колючий ельник, к ближайшей из вершин, что громоздились вокруг хижины охотника. Темные стволы были окружены сугробами. В воздухе пахло зимней тишиной.
За эти несколько недель Келлхус переделал себя. Лес больше не был ошеломляющей какофонией, как когда?то. Собель сделался страной оленей?карибу, соболя, бобра и куницы. В земле его покоился янтарь. Под облачными небесами выходили на поверхность ровные валуны, а озера серебрились рыбой. Больше тут не было ничего, ничего достойного благоговения или ужаса.
Впереди выступал из?под снега невысокий утес. Келлхус поднял голову, отыскивая тропу, которая позволит ему максимально быстро подняться на вершину. И полез наверх.
Вершина была голой, если не считать нескольких корявых боярышников. В центре ее высилась древняя стела — каменный столп, заметный издалека. Все ее четыре грани были покрыты рунами и маленькими фигурками. Келлхус приходил сюда снова и снова — не столько из?за языка надписи: язык был неотличим от его собственного, не считая отдельных выражений, — сколько из?за имени создателя.
Начиналась надпись так:
«И я, Анасуримбор Кельмомас II, взираю с этой горы и вижу величие, сотворенное моими руками…»
А далее следовало описание великой битвы давно умерших королей. Если верить Левету, край этот лежал некогда на границе земель двух народов, куниюри и эамноров. Оба этих народа сгинули несколько тысяч лет назад в мифической войне с тем, кого Левет именовал «He?богом». Келлхус отметал эти истории об Армагеддоне с ходу, как и многие байки, что рассказывал Левет.