Он так и почувствовал!
«Меня снова коснулись боги!»
Император, внезапно оживившись, поднялся на возвышение и принялся жадно слушать Аритмея: тот рассуждал о том, что это событие соответствует расположению звезды Ксерия, которая как раз вступила в круг Ананке, Блудницы?Судьбы, и теперь находится на двух благоприятных осях по отношению к Гвоздю Небес.
— Великолепное сочетание! — восклицал пузатый авгур. — Воистину великолепное!
Вместо того чтобы вновь занять свое место на престоле, Ксерий прошел мимо него, жестом пригласив Аритмея следовать за собой. Ведя с собой небольшую толпу чиновников, он миновал две массивные колонны из розового мрамора, обозначающих линию отсутствующей стены, и вышел на примыкающую террасу.
Внизу под заходящим солнцем распростерся Момемн, подобный огромной бледной фреске. Императорский дворец, Андиаминские Высоты, лежал у самого моря, так что Ксерий мог при желании окинуть взглядом весь лабиринт улочек Момемна, просто повернув голову: на севере — квадратные башенки эотских казарм, на западе, прямо напротив — просторные бульвары и величественные здания храмового комплекса Кмираль, на юге — кишащий народом бедлам гавани, раскинувшейся вдоль устья реки Фай.
Не переставая слушать Аритмея, император смотрел за далекие стены туда, где простирались пригородные сады и поля, выбеленные брюхом солнца. Там, точно плесень на хлебе, расползались и грудились шатры и палатки Священного воинства. Пока их еще немного, но Ксерий понимал, что не пройдет и нескольких месяцев, как эта плесень расползется до самого горизонта.
— Но Священная война, Аритмей… Означает ли все это, что Священная война будет моей?
Императорский авгур сцепил внушительные пальцы и потряс брылями в знак согласия.
— Однако пути судьбы узки, о Бог Людей. Нам так много предстоит сделать!
Ксерий был так поглощен диагнозом авгура и его предписаниями, включающими подробные инструкции относительно жертвоприношения десяти быков, что поначалу даже не заметил появления своей матушки. Но внезапно обнаружил, что она здесь — узкая тень, возникшая из?за спины, легко узнаваемая, точно сама смерть.
— Ну что ж, Аритмей, готовь жертвы, — повелел он. — На сегодня достаточно.
Авгур уже собирался удалиться, когда Ксерий заметил рабов, несущих таз с водой, о которой распорядился сенешаль.
— Аритмей!
— Что угодно Богу Людей?
— Моя щека… следует ли мне омыть ее?
Авгур смешно замахал руками.
— Что вы, что вы! Разумеется, нет, о Бог Людей! Важно обождать хотя бы три дня. Это принципиально!
Ксерию тотчас пришло в голову еще несколько вопросов, но его мать была уже рядом. За ней, переваливаясь с боку на бок, тащился ее жирный евнух. Императрица же двигалась с непринужденной грацией пятнадцатилетней девственницы, невзирая на свой седьмой десяток старой шлюхи. Шурша голубой кисеей и шелком, она повернулась к императору в профиль, взирая с высоты на город, как он сам за несколько секунд до того. Чешуйки ее нефритового головного убора сверкнули в лучах заката.
— Сын, который, разинув рот, внимает словам бестолкового, слюнявого идиота! — сухо сказала она. — Как это согревает сердце матери!
Он почувствовал в ее поведении нечто странное — нечто… сдерживаемое. Но, с другой стороны, в последнее время в его присутствии все почему?то чувствовали себя не в своей тарелке — несомненно, оттого, что теперь, когда два великих рога его плана приведены в действие, люди наконец?то заметили живущую в нем божественность.
— Времена нынче сложные, матушка. Опасно не задумываться о будущем.
Она обернулась и смерила его взглядом одновременно кокетливым и каким?то мужским. Солнечный свет подчеркивал ее морщины и отбрасывал на щеку длинную тень носа.
Ксерий всегда думал, что старики просто уродливы, как телом, так и душой. Возраст навеки преображает надежду в сожаление. То, что в юных глазах было мужеством и честолюбием, в старческих превращается в бессилие и алчность.
«Я нахожу вас отвратительной, матушка! Ваш облик и ваше поведение».
Когда?то его матушка славилась своей красотой. Пока еще жив был отец, она считалась самым прославленным сокровищем империи. Икурей Истрийя, императрица нансурская, чьим приданым стало сожжение императорского гарема.
— Я наблюдала за твоей встречей с Кальмемунисом, — мягко произнесла она. — Ужасающе. Все как я вам говорила, а, мой богоравный сын?
Она улыбнулась — и косметика у нее на лице пошла мелкими трещинами. Ксерия охватило страстное желание поцеловать эти губы.
— Видимо, да, матушка…
— Так отчего же вы упорствуете в этом сумасбродстве? И вот эта последняя странная выходка! Его мать спорит против доводов разума!
— В сумасбродстве, матушка? Договор позволит восстановить империю!
— Но если тебе не удалось уговорить его подписать даже такого глупца, как Кальмемунис, на что ты вообще надеешься, а? Нет, Ксерий, для империи будет лучше всего, если ты поддержишь Священную войну.
— Матушка, неужели этот Майтанет и вас зачаровал? Разве можно зачаровать ведьму? Как, чем?
Смех.
— Обещанием уничтожить ее врагов, чем же еще!
— Но ведь ваши враги — это весь мир, матушка! Или я ошибаюсь?
— Любому человеку враги — весь мир, Ксерий. Не забывайте об этом, будьте так любезны.