— Нам не следует нападать, — рубанул с ходу Найюр. — Это мальчишество.
Неодобрение повисло в утреннем воздухе ощутимо, точно запах мускуса. Прочие вожди внимательно изучали утемота, стараясь не выдавать своих мыслей. Невзирая на слухи, которые все они, несомненно, знали, исполосованные шрамами руки Найюра требовали какого?никакого почтения. Найюр видел, что ни один из них не убил и половины того количества врагов, как он.
Ксуннурит подался вперед и сплюнул в траву — знак неуважения.
— Мальчишество? Нансурцы срут, ссут и ковыряются в заднице на нашей священной земле, утемот! Что, по?твоему, мне следует делать? В переговоры с ними вступить? А может, сразу сдаться и заплатить дань Конфасу?
Найюр поразмыслил, что лучше: осмеять этого человека или его план.
— Нет, — ответил он, решив обратиться скорее к мудрости, чем к злословию. — По?моему, нам следует выждать. Икурей Конфас у нас вот где. — Он поднял толстопалую руку и сжал ее в кулак. — Он в ловушке. Его коней нужно сытно кормить, наши себя сами прокормят. Его люди привычны к крышам, к подушкам, к вину, к податливым женщинам. Наши умеют спать в седле и питаться одной только кровью своего коня. Помяни мое слово: не пройдет и нескольких дней, как в сердцах у них поселится олень, а в брюхе — шакал. Они ослабеют от страха и от голода. Их укрепления из земли и дерева покажутся им скорее рабским загоном, чем безопасным убежищем.
И скоро отчаяние погонит их туда, куда нам будет угодно!
Собравшиеся вожди откликнулись глухим ропотом. Найюр обвел глазами обветренные лица. Некоторые были молоды и жаждали крови, но большинство видели немало битв и набрались в них суровой мудрости. Немолодые люди, его ровесники. Они переросли юношеское нетерпение, и тем не менее еще не утратили мощи. Они увидят мудрость его слов.
Но на Ксуннурита мудрые речи особого впечатления не произвели.
— А?а, ты, видно, всегда так предусмотрителен, утемот? Скажи мне, Найюр урс Скиоата, если ты войдешь в свой якш и увидишь, как чужие люди насилуют твоих жен, ты тоже поступишь предусмотрительно? Наверно, подождешь в засаде снаружи, ведь там больше надежды на успех! Дождешься, пока они осквернят и очаг, и чрево?
Найюр усмехнулся. Он только теперь заметил, что у Ксуннурита недостает двух пальцев на левой руке. Этот глупец небось и из лука?то стрелять не может!
— Мой якш — одно дело, Ксуннурит, а подножия Хетант — совсем другое!
— Ах, вот как? То ли говорят нам хранители легенд?
Найюра потрясла не столько изворотливость этого человека, сколько то, что он его, оказывается, недооценил.
Глаза Ксуннурита вспыхнули торжеством.
— Нет! Хранители говорят, что битва — наш очаг, земля — наша жена и небо — наш якш. Нас все равно что изнасиловали, и это так же верно, как если бы Конфас отымел наших жен или разбил камень нашего очага. Нас опозорили. Унизили. Обесчестили! Так что нам не до хитрых расчетов, утемот.
— А как насчет нашей победы над фаним при Зиркирте? — осведомился Найюр. Большинство присутствующих были при Зиркирте восемь лет тому назад, где Найюр своей рукой поверг кианского военачальника Хасджиннета.
— А при чем тут Зиркирта?
— Вспомни, как долго отступали племена перед кианцами! Как долго мы старались их обескровить, прежде чем наконец сломали им хребет!
Он одарил Ксуннурита мрачной улыбкой, той, от которой его жены обычно ударялись в слезы. Король племен напрягся.
— Но тут…
— Тут — дело другое, так, Ксуннурит? Как же может битва быть подобна якшу — и при этом не быть подобна другой битве? При Зиркирте мы положились на терпение. Мы выжидали, и дождались своего часа, и наголову разбили сильного врага!
— Но тут дело не просто в выжидании, Найюр, — вмешался третий голос. То был Окнай Одноглазый, вождь могущественных племен мунуатов из внутренних земель. — Весь вопрос, сколько нам придется ждать. Скоро начнется засушливое время, тем из нас, кто живет в сердце степей, пора будет гнать стада на летние пастбища.
На это замечание многие отозвались одобрительными возгласами, как будто то была первая разумная вещь, сказанная за все время.
— В самом деле, — добавил Ксуннурит, ободренный неожиданной поддержкой. — Конфас явился тяжело нагруженным, обоз едва ли не больше всего его войска. Сколько нам придется ждать, пока твои олени и шакалы не источат им сердце и брюхо? Месяц? Два? А может быть, все полгода?
Найюр погладил свою бритую макушку, обвел взглядом враждебные лица окружающих. Он понимал их заботы, потому что это были и его заботы тоже. Длительное отсутствие сулило немало опасностей. Оставленные без присмотра стада — это волки, болезни, голод. А если добавить к этому угрозу восстаний рабов, измены жен, а для племен, живущих вдоль северных границ степей, таких, как его собственное, еще и нападения шранков, — любой захочет вернуться как можно скорее!
Найюр понял, что Ксуннурит вовсе не навязал остальным вождям идею напасть немедленно. Несмотря на то, что все они знали, что торопливость — проклятие мудрости, им хотелось побыстрее покончить с войной, куда сильнее, чем тогда, под Зиркиртой. Но почему?
Все глаза были устремлены на него.
Но почему?