— Что?что мой дядюшка?
Конфас, даже когда скучал, не пропускал важных мелочей.
— Думал не приглашать вас. Он боялся, что великий магистр воспользуется вашей неопытностью в подобного рода делах…
— Не приглашать? Меня?!
Конфас взглянул на старика искоса. Ему почему?то не хотелось верить советнику. Уж не ведет ли тот какую?то свою игру? Быть может, он нарочно подогревает их с дядей взаимную неприязнь?
А может, это еще одна дядюшкина проверка…
— Но, как я уже сказал, — продолжал Скеаос, — теперь это все переменилось — почему я сейчас и ввожу вас в курс дела.
— Понятно… — недоверчиво ответил Конфас.
Что же затевает этот старый дурень? — Скажи, Скеаос, а какова цель этой встречи?
— Цель? Боюсь, я не понимаю вас, господин главнокомандующий.
— Ну, смысл. Намерения. Чего мой дядя намеревается добиться от Элеазара и прочих айнонов?
Скеаос нахмурился, как будто ответ был столь очевиден, что этот вопрос не мог оказаться не чем иным, как прелюдией к какой?то насмешке.
— Ее цель — заставить айнонов поддержать договор.
— Ну, а если Элеазар окажется столь же неуступчивым, как, скажем, граф Агансанорский, — что тогда?
— При всем моем уважении, господин главнокомандующий, я искренне сомневаюсь…
— Но все же, Скеаос, если нет — что тогда?
Конфас с пятнадцати лет служил полевым офицером. И умел, если хотел, заставлять людей подчиняться.
Старый советник прокашлялся. Конфас знал, что у Скеаоса в избытке особого чиновничьего мужества, позволяющего сопротивляться вышестоящим, однако если доходило до прямого противостояния, тут старик был слабоват. Неудивительно, что дядя так его ценит!
— Если Элеазар отвергнет договор? — переспросил Скеаос. — Ну, тогда император откажет ему в провизии, как и остальным.
— А если шрайя потребует, чтобы дядя все?таки снабдил их провизией?
— К тому времени войско простецов наверняка погибнет — по крайней мере, мы так… предполагаем. Майтанет станет прежде всего беспокоиться не о провизии, а о том, кто будет командовать войском.
— И кто же будет им командовать?
Конфас выстреливал один вопрос за другим, как на допросе. Старик начинал выглядеть загнанным.
— В?вы. Л?лев Кийута.
— А что он за это попросит?
— Д?договор. Клятву, что все старые провинции будут возвращены.
— Так значит, все дядины планы держатся на мне, не так ли?
— Д?да, господин главнокомандующий…
— Так ответь же мне, дорогой мой Скеаос, с чего бы вдруг моему дяде вздумалось не приглашать меня — меня! — на свою встречу с Багряными Шпилями?
Главный советник замедлил шаг, глядя на цветочные завитки на коврах под ногами. Он ничего не ответил, только принялся ломать руки.
Конфас усмехнулся волчьей усмешкой.
— Ты ведь солгал только что, верно, Скеаос? Вопрос о том, следует ли мне присутствовать на встрече с Элеазаром, даже не вставал, не так ли?
Старик не ответил. Конфас схватил его за плечи и заглянул ему в лицо.
— Может, мне стоит спросить об этом у дяди?
Скеаос какой?то миг смотрел ему в глаза, потом отвел взгляд.
— Нет, — ответил он. — Не стоит.
Конфас разжал руки и вспотевшими ладонями расправил смявшееся шелковое одеяние советника.
— Какую игру ты ведешь, а, Скеаос? Ты рассчитываешь, что, задевая мое тщеславие, тебе удастся подтолкнуть меня к каким?то действиям против дяди? Против моего императора? Ты пытаешься побудить меня к мятежу?
Советник ужаснулся.
— Нет?нет! Что вы! Я знаю, я старый дурак, но мои дни на земле сочтены. Я радуюсь жизни, отпущенной мне богами. Радуюсь сладким плодам, которые я вкушал, и великим людям, с которыми я был знаком. Я радуюсь даже тому — как ни трудно будет вам в это поверить, — что прожил достаточно долго, чтобы увидеть вас в расцвете вашей славы! Но этот план вашего дяди — добиться того, чтобы Священное воинство потерпело поражение! Священная война! Я боюсь за свою душу, Икурей Конфас. За душу!
Конфас был ошеломлен настолько, что напрочь забыл о своем гневе. Он предполагал, что инсинуации Скеаоса — очередная дядюшкина проверка, соответственно и среагировал. Мысль о том, что старый дурень мог действовать по собственной инициативе, даже не приходила ему в голову.
Мысль о том, что старый дурень мог действовать по собственной инициативе, даже не приходила ему в голову. Сколько лет Скеаос и дядюшка казались разными воплощениями одной общей воли!
— Клянусь богами, Скеаос… Неужто Майтанет заворожил и тебя тоже?
Главный советник покачал головой.
— Нет. Мне безразличен Майтанет — мне и Шайме?то безразличен, если уж на то пошло… Вам не понять. Вы еще слишком молоды. Молодые не понимают, что такое жизнь на самом деле: лезвие ножа, такое же тонкое, как вдохи, которые ее отмеряют. И глубину ей придает отнюдь не память. Моих воспоминаний хватит на десятерых, и тем не менее дни мои так же тонки и прозрачны, как промасленное полотно, которым бедняки затягивают окна в своих домах. Нет, глубину жизни придает будущее. Без будущего, без горизонта надежд или угроз наша жизнь не имеет смысла. Только будущее действительно реально, Конфас. А у меня будущего нет, если я не примирюсь с богами. Конфас фыркнул.
— Да все я понимаю, Скеаос! Ты говоришь как истинный Икурей. Как там сказал поэт Гиргалла? «Любая любовь начинается с собственной шкуры» — ну, или души в данном случае. Но, с другой стороны, я всегда считал, что то и другое взаимозаменяемо.