«Скаур!» Ястреболикий Скаур. Давно знакомое имя. Хитроумный кианский сапатишах?правитель Шайгека, первое препятствие из плоти и крови, которое предстоит смести Священной войне. Насколько же плохо Люди Бивня понимают, что творится между рекой Фай и рекой Семпис! Нансурцы вели с кианцами войну, которая длилась с перерывами вот уже несколько столетий. Они досконально знали друг друга, они заключили бессчетное количество договоров, скрепив их браками с младшими дочерьми. Сколько шпионов, выкупов, даже заложников…
Ксерий стремительно подался вперед, впившись глазами в племянника. Перед его мысленным взором всплыло призрачное лицо Скаура, наложенное на лицо посланца?кишаурима.
— Кто тебе сказал? — требовательно спросил он.
В юности Конфас провел четыре года заложником у кианцев. При дворе того самого Скаура!
Конфас разглядывал цветочную мозаику у себя под обутыми в сандалии ногами.
— Сам Скаур, — ответил он наконец, подняв голову и посмотрев в глаза Ксерию. Он держался шутливо, но это было поведение человека, который шутит сам с собой. — Я ведь никогда не порывал связи с его двором. Но твои шпионы наверняка тебе это сообщили.
А Ксерий еще беспокоился насчет того, как много известно матушке!
— Ты поосторожнее с такими вещами, Конфас, — по?матерински заметила Истрийя. — Скаур — один из кианцев старой закалки. Человек пустыни. Умный и безжалостный. Он с удовольствием использовал бы тебя для того, чтобы посеять раздор между нами. Запомни раз и навсегда: важнее всего династия. Дом Икуреев.
«Эти слова!» У Ксерия затряслись руки. Он сцепил их. Попытался собраться с мыслями. Отвернулся, чтобы не видеть волчьих лиц своих родственников. Столько лет назад! Черный пузырек размером в детский мизинец, яд, льющийся в ухо отца… Его отца! И голос матери… — нет, голос Истрийи, гремящий в ушах: «Династия, Ксерий! Династия!»
Она решила, что у ее мужа не хватает зубов и когтей, чтобы сохранить династию.
Что тут происходит? Что они задумали? Заговор?
Он взглянул на старую, распутную ведьму. Ему очень хотелось захотеть ей смерти. Но она всегда, сколько он себя помнил, была тотемом, священным фетишем, на котором держался весь безумный механизм власти во дворце. Старая, ненасытная императрица была единственной, без кого невозможно обойтись. Он не мог забыть, как в юности она будила его посреди ночи тем, что гладила ему член, мучая наслаждением, воркуя во влажное от ее слюны ухо: «Император Ксерий! Чувствуешь ли ты это, мой драгоценный, богоравный сын?» Она тогда была так красива!
Он и кончил впервые в жизни ей в руку, и тогда она взяла его семя и заставила вкусить его. «Будущее, — сказала она, — соленое на вкус… И еще оно жжется, Ксерий, мое драгоценное дитя…» Этот теплый смех, что окутывал холодный мрамор уютом. «Попробуй, как жжется…»
— Ты видишь? — говорила Истрийя. — Видишь, как его это тревожит? Скауру только того и надо!
Ксерий смотрел на них невидящим взглядом. Снаружи нещадно палило солнце, такое яркое, что алый балдахин просвечивал и повсюду лежали тени узора, вышитого на нем снаружи: звери, сплетенные в кольца вокруг Черного Солнца, герба нансурцев. Повсюду — сквозь кроваво?багряную тень балдахина, на мебели, на полу, на людских телах — Солнце Империи, окольцованное непристойно слившимися зверями.
«Тысяча солнц! — думал он, чувствуя, как успокаивается. — По всем старым провинциям, тысяча солнц! Мы вернем себе свои древние твердыни. Империя будет восстановлена!»
— Возьмите себя в руки, сын мой, — продолжала Истрийя. — Я знаю, вы не настолько глупы, чтобы предположить, что Кальмемунис и прочие должны направиться против кианцев, и что принести в жертву всех собравшихся здесь Людей Бивня и будет тем самым «жестом», о котором говорил мой внук. Это было бы безумием, а император нансурцев — не безумец. Так ведь, Ксерий?
Все это время крики, которые они заслышали вдали, постепенно приближались. Ксерий встал и подошел к перилам правого борта. Наклонившись, он увидел, как из?за далекого поворота выползает первый из баркасов, тянущих баржу. Ряды гребцов были издали похожи на сороконожку, мокрые от пота спины мерно взблескивали на солнце.
«Уже скоро…»
Он повернулся к матери и племяннику, мельком взглянул на Скеаоса: тот застыл, как и полагается человеку, нечаянно подслушавшему то, что для его ушей не предназначалось.
— Империя стремится вернуть себе то, что потеряно, — устало сказал Ксерий. — Только и всего. И она пожертвует чем угодно, даже самим Священным воинством, чтобы обрести то, к чему стремится.
Как легко было это сказать! А ведь такие слова — сам мир в миниатюре.
— Да ты и впрямь сошел с ума! — вскричала Истрийя. — Так значит, ты отправишь всех первых прибывших на смерть, ополовинишь Священное воинство, и все только затем, чтобы показать этому трижды проклятому Скауру, что ты — не фанатик? Ты расточаешь свое состояние, Ксерий, и искушаешь бесконечный гнев богов!
Ее яростная реакция ошеломила Ксерия. Но, в сущности, какая разница, что она думает о его планах? Ему нужен Конфас… Ксерий наблюдал за племянником.
Миновала тяжкая минута, проведенная в размышлениях. Потом Конфас медленно кивнул и произнес: