Решится ли он использовать сына, чтобы найти отца? Решится ли он пересечь степь, лишенную дорог?
Анисси подняла голову с его груди и вгляделась в его лицо. Ее груди скользнули по впадине его живота. Ее глаза блеснули во мраке. Найюр подумал, что она чересчур красива для того, чтобы принадлежать ему.
— Ты до сих пор не поговорил с ним, — сказала она и качнула головой, отбрасывая в сторону густые волосы, а потом опустила голову и поцеловала его руку. — Почему?
— Я же тебе говорил… Он наделен великой силой.
Найюр чувствовал, как она думает. Быть может, из?за того, что ее губы были так близко к его коже.
— Я разделяю твои… опасения, — сказала она. — Но иногда я даже не знаю, кто страшнее, он или ты.
В нем шевельнулся гнев, медлительный, опасный гнев человека, чья власть абсолютна и не подлежит сомнениям.
— Ты боишься меня? Почему?
— Его я боюсь потому, что он уже говорит на нашем языке не хуже любого из рабов, прожившего у нас лет десять. Я боюсь его потому, что его глаза… он будто никогда не мигает. Он уже заставлял меня и смеяться, и плакать.
Молчание. В памяти Найюра пронесся ряд сцен, вереница обрывочных и рвущих душу образов. Он напрягся, лежа на кошме, мышцы его окаменели рядом с ее мягким телом.
— А тебя я боюсь, — продолжала она, — потому что ты говорил мне, что так будет. Ты знал наперед все, что произойдет. Ты знаешь этого человека — а ведь ты ни разу с ним не говорил.
У него сдавило горло. «Ты плакала, только когда я тебя ударил».
Она поцеловала его руку и пальцем дотронулась до его губ.
— Вчера он спросил у меня: «Чего он ждет?»
С тех пор как Найюр нашел этого человека, события развивались с такой неизбежностью, словно любое малейшее происшествие было пропитано водами судьбы и предзнаменования. Между ним и этим человеком не могло быть большей близости. В одном сне за другим он душил его голыми руками.
— Ты не упоминала обо мне? — спросил и приказал он.
— Нет. Не упоминала. И снова: ты знаешь его. А он знает тебя.
— Через тебя. Он видит меня через тебя.
На миг Найюр задался вопросом: что именно видит чужеземец, какой образ его, Найюра, проступает сквозь прекрасное лицо Анисси? Подумал и решил, что довольно правдоподобный.
Из всех его жен одной Анисси хватало храбрости обнимать его, когда он метался и вскрикивал во сне. И только она шепотом утешала его, когда он просыпался в слезах. Все прочие лежали как колоды, делая вид, что спят. Оно и к лучшему. Любую другую он бы избил, избил за то, что она посмела стать свидетельницей его слабости.
В темноте Анисси схватила его за плечо и потянула, словно желая вырвать его из какой?то великой опасности.
— Господин мой, это кощунство! Он ведьмак. Колдун.
— Нет. Он нечто меньшее. И в то же время нечто большее.
— Как? Откуда ты знаешь?
Ее голос утратил осмотрительность.
Колдун.
— Нет. Он нечто меньшее. И в то же время нечто большее.
— Как? Откуда ты знаешь?
Ее голос утратил осмотрительность. Она сделалась настойчивой.
Он прикрыл глаза. Старческое лицо Баннута всплыло из тьмы, окруженное неистовством битвы при Кийуте.
«Плаксивый пидор…»
— Спи, Анисси.
Решится ли он использовать сына, чтобы найти отца?
День выдался солнечный, и его тепло сулило неизбежность лета. Найюр помедлил перед широким конусом якша, проследил глазами узоры швов на его стенках из шкур. Это был один из тех дней, когда из кожаных и деревянных щелей шатра выветриваются остатки зимней сырости, когда запах плесени сменяется запахом пыли.
Он присел на корточки у входа, коснулся двумя пальцами земли и поднес их к губам, как велел обычай. Это действие успокоило его, хотя объяснение ритуала было давно забыто. Потом отстегнул занавеску у входа, проскользнул в темное нутро якша и уселся, скрестив ноги, спиной к входу.
Он пытался разглядеть во тьме закованного в цепи человека. Сердце отчаянно колотилось.
— Мои жены говорят мне, что ты выучил наш язык с легкостью… безумной легкостью.
Из?за спины сочился слабый свет. Найюр разглядел нагие конечности, серые, точно засохшие сучья. В воздухе висел смрад мочи и дерьма. Человек выглядел хрупким, и воняло от него слабостью и болезнью. Найюр знал, что и это не случайно.
— Я быстро учусь, да.
Темный силуэт головы опустился, словно клонясь без сил…
Найюр с трудом сдержал дрожь. Так похож!
— Мои жены говорят мне, что ты колдун.
— Нет, я не колдун. Долгий вздох.
— Но это ты уже знаешь.
— Пожалуй, да.
Он вытащил свою хору из мешочка, подвешенного к поясу, и бросил ее по пологой дуге. Звякнули цепи. Чужеземец поймал шарик, словно муху.
Ничего не случилось.
— Что это такое?
— Дар моему народу из очень древних времен. Дар нашего бога. Эта вещь убивает колдунов.
— А что на ней за руны?
— Они ничего не значат. По крайней мере теперь.
— Ты мне не доверяешь. Ты боишься меня.
— Я ничего не боюсь.
Реплика осталась без ответа. Пауза, во время которой можно было переосмыслить неудачно выбранные слова.
— Нет, — сказал наконец дунианин. — Ты боишься многого.
Найюр стиснул зубы. Опять. Снова все то же самое! Слова, подобные рычагам, сдвигающие его назад, на путь к пропастям. Гнев охватил его, как пожар охватывает переполненный народом зал. Кара.