— Видели вы когда?нибудь такого великана? — шепнул Пройас, глядя на Ялгроту с неподдельным восхищением. — Будем надеяться, что его интерес к тебе, скюльвенд, чисто академический.
Найюр встретил взгляд Ялгроты, не моргнув глазом.
— Будем надеяться, — ответил он ровным тоном, — а не то ему может не поздоровиться. Человек измеряется не только ростом.
Пройас приподнял брови и улыбнулся, покосившись на Келлхуса.
— Ты думаешь, — спросил Келлхус у скюльвенда, — что он не столько велик, сколько длинен?
Пройас расхохотался, но Найюр гневно взглянул на Келлхуса. «Играй с этими глупцами, дунианин, если тебе надо, а меня не трожь!» — говорил этот взгляд.
— Знаешь, князь, — сказал Пройас, — ты начинаешь напоминать мне Ксинема.
«Человека, которого он ставит выше всех прочих». Среди общего гула голосов послышался гневный возглас:
— Ги?ирга фи хиерст! Ги?ирга фи хиерстас да мойя!
Это Готьелк снова осаживал кого?то из своих сыновей, на этот раз находившегося на другом конце сада.
— А что это за подвески туньеры носят между ногами? — спросил Келлхус у Пройаса. — Похоже на высохшие яблоки…
— Засушенные головы шранков… Они делают из своих врагов амулеты, и можно предполагать, — он выразил свое отвращение кислой гримасой, — что вскоре после начала Священной войны они станут хвастаться и человеческими головами. Я как раз собирался сказать, что туньеры пришли к Трем Морям сравнительно недавно. Тысячу Храмов и Последнего Пророка они приняли только во времена моего деда и потому чрезмерно ревностны, как все новообращенные народы. Однако бесконечная война со шранками сделала их угрюмыми, мрачными… пожалуй, даже немного безумными. Скайельт в этом смысле не исключение, насколько я могу судить — этот человек не знает ни слова по?шейски. С ним нужно… уметь обращаться, но в целом принимать его всерьез не стоит.
«Тут идет большая игра, — подумал Келлхус, — и в ней нет места тем, кто не знает правил».
Но тем не менее спросил:
— Почему?
— Потому что он неуклюжий, неотесанный варвар. Ответ, которого он ожидал, — такой непременно оттолкнет скюльвенда.
Найюр презрительно фыркнул.
— А как ты думаешь, — уничтожающе спросил он, — что другие говорят обо мне?
Принц пожал плечами.
— Думаю, почти то же самое. Но это быстро изменится, скюльвенд. Я…
Пройас запнулся на полуслове: его внимание привлекла внезапная тишина, воцарившаяся среди айнрити. В тени колоннад, которыми был окружен сад, появились три фигуры. Двое из них, судя по доспехам и знакам различия, были эотскими гвардейцами. Они вели под руки третьего. Этот человек был гол, истощен, скован по рукам и ногам тяжелыми кандалами, и на шее у него висел железный ошейник с цепью. Судя по шрамам, которыми были исчерчены его руки, это был скюльвенд.
— Вот хитрые дьяволы! — вполголоса буркнул Пройас.
Гвардейцы выволокли скюльвенда на солнце. Он пошатывался, как пьяный, не стыдясь своего болтающегося фаллоса. Почувствовав солнечное тепло, он поднял жалкое лицо к солнцу. Глаза у него были выколоты.
— Кто это? — спросил Келлхус.
Найюр сплюнул, глядя, как гвардейцы приковывают пленника к подножию императорской скамьи.
— Ксуннурит, — ответил он, помолчав. — Он был нашим королем племен в битве при Кийуте.
— Несомненно, в знак того, как слабы скюльвенды… — сказал Пройас напряженным тоном. — И как слаб Найюр урс Скиоата… Доказательство для того, что будет твоим судом.
— Ты должен сидеть здесь, — сказал прагма, его голос не был ни суровым, ни ласковым, — и повторять фразу: «И Логос не имеет ни начала, ни конца». Ты будешь повторять это непрерывно, пока не получишь других указаний. Понял?
— Да, прагма, — ответил Келлхус.
Он опустился на тростниковую циновку в центре кельи. Прагма уселся напротив на такой же циновке, спиной к тополям, сияющим на солнце, и хмурым пропастям гор.
— Начинай, — приказал прагма и сделался неподвижен.
— И Логос не имеет ни начала, ни конца. И Логос не имеет ни начала, ни конца. И Логос не имеет ни начала, ни конца…
Поначалу его озадачила легкость упражнения. Но слова быстро утратили свое значение и сделались всего лишь вереницей незнакомых звуков, скорее утомительной зарядкой для языка и губ, чем словами.
— Прекрати повторять это вслух, — сказал прагма. — Повторяй только про себя.
«И Логос не имеет ни начала, ни конца. И Логос не имеет ни начала, ни конца. И Логос не имеет…»
Это было совсем иначе и, как он быстро обнаружил, гораздо труднее. Проговаривание этой фразы вслух каким?то образом помогало повторению, как будто мысль опиралась на органы речи. А теперь она осталась сама по себе, подвешенная в пустоте его души, и повторялась, повторялась, повторялась вопреки всем привычным помехам и течению ассоциаций.
«И Логос не имеет ни начала, ни конца. И Логос не имеет ни начала, ни конца. И Логос не имеет…»
Первое, что он заметил, — это то, что лицо его как?то странно обмякло, словно упражнение каким?то образом рассекло связи, скрепляющие лицевые мышцы со страстями. Тело сделалось совершенно неподвижным — ничего подобного он никогда прежде не испытывал. Однако в то же время изнутри на него накатывали странные волны напряжения, как будто нечто глубоко внутри сопротивлялось, отказывая его мысленному голосу во внутреннем дыхании. И повторение превратилось в шепот, сделалось тоненькой нитью, тянущейся сквозь бурные вихри бессвязной, неоформленной мысли.