«Не будет Сесватхи…»
Ахкеймион долго смотрел на своего старого наставника. Должно быть, его колебания были видны всем. Тем не менее ему явились образы из Снов — ручеек мелких ужасов. Выдача Сесватхи в Даглиаш. Распятие. Блестят на солнце бронзовые гвозди, которыми пробиты его руки. Губы Мекеретрига читают Напевы Мук. Его вопли… Его? Но в том?то и дело: это не его воспоминания! Они принадлежат другому, Сесватхе, и их необходимо преодолеть, чтобы иметь хоть какую?то надежду двигаться дальше.
И однако Симас смотрел так странно, глаза его были полны любопытства — и колебаний. Что?то действительно изменилось. Сны сделались сильнее. Неотступнее. Настолько, что, стоило на миг забыться — и настоящее исчезало, уступая место какому?то былому страданию, временами настолько ужасному, что тряслись руки, а губы невольно раздвигались в беззвучном крике. Возможность того, что все эти ужасы вернутся вновь… Стоит ли из?за этого принести в жертву Инрау, его любовь? Юношу, который так утешил его усталое сердце. Который научил наслаждаться воздухом, которым он дышит… Проклятие! Этот Завет — проклятие! Лишенный Бога. Лишенный даже настоящего. Лишь цепкий, удушливый страх, что будущее может стать таким же, как прошлое.
— Симас… — начал Ахкеймион, но запнулся.
Он уже готов был уступить, но сам факт того, что Наутцера находился поблизости, заставил его умолкнуть. «Неужели я стал настолько мелочен?»
Воистину безумные времена! Новый шрайя, айнрити, взбудораженные обновленной верой, возможность того, что повторятся Войны магов, внезапно усилившиеся Сны…
«Это время, в котором я живу. Все это происходит сейчас».
Это казалось невозможным.
— Ты понимаешь наш долг так же глубоко, как и любой из нас, — негромко сказал Симас. — Как и то, что поставлено на кон. Инрау был с нами, хотя и недолго. Быть может, он сумеет понять — даже без Напевов.
— Кроме того, — добавил Наутцера, — если ты откажешься ехать, ты просто вынудишь нас отправить кого?то другого… как бы это сказать? Менее сентиментального.
Ахкеймион в одиночестве стоял на парапете. Даже здесь, на башнях, высящихся над проливом, он чувствовал, как давят его каменные стены Атьерса, как он мал рядом с циклопическими твердынями. И даже море почти не помогало.
Все произошло так быстро: как будто гигантские руки подхватили его, поваляли между ладонями и швырнули в другом направлении. В другом, но, в сущности, в том же самом. Друз Ахкеймион прошел немало дорог на Трех Морях, истоптал немало сандалий и ни разу не заметил даже признака того, за чем охотился. Пустота, все та же пустота.
Пустота, все та же пустота.
Собеседование на этом не закончилось. Любые встречи с Кворумом, казалось, нарочно затягивались до бесконечности, отягощенные ритуалами и невыносимой серьезностью. Ахкеймион думал, что, наверно. Завету подобает такая серьезность, учитывая особенности их войны, если поиски на ощупь в темноте можно назвать войной.
Даже после того, как Ахкеймион сдался, согласился перетянуть Инрау на сторону Завета любыми средствами, честными или бесчестными, Наутцера счел необходимым распечь его за упрямство.
— Как ты мог забыть, Ахкеймион? — взывал старый колдун тоном одновременно плаксивым и умоляющим. — Древние Имена по?прежнему взирают на мир с башен Голготтерата — и как ты думаешь, куда они смотрят? На север? На севере — дичь и глушь, Ахкеймион, там одни шранки и развалины. Нет! Они смотрят на юг, на нас! И строят свои замыслы с терпением, непостижимым рассудку! Лишь Завет разделяет это терпение. Лишь Завет помнит!
— Быть может, Завет помнит слишком многое, — возразил Ахкеймион.
Но теперь он мог думать только об одном: «А я что, забыл?»
Адепты Завета ни при каких обстоятельствах не могли забыть то, что произошло, — это обеспечивали Сны Сесватхи. Однако цивилизация Трех Морей была весьма назойлива. Тысяча Храмов, Багряные Шпили, все Великие фракции Трех Морей непрерывно боролись друг с другом. Посреди этих хитросплетений легко забывался смысл прошлого. Чем более насущны заботы настоящего, тем сложнее видеть то, в чем прошлое предвещает будущее.
Неужели его забота об Инрау, ученике, подобном сыну, заставила его забыть об этом?
Ахкеймион превосходно понимал геометрию мира Наутцеры. Некогда это был и его мир. Для Наутцеры настоящего не существовало: было лишь ужасное прошлое и угроза того, что будущее может стать таким же. Для Наутцеры настоящее ужалось до минимума, сделалось ненадежной точкой опоры для весов, на которых лежат история и судьба. Пустой формальностью.
Его можно понять. Ужасы древних войн были неописуемы. Почти все великие города Древнего Севера пали пред He?богом и его Консультом. Великая Библиотека Сауглиша была разорена. Трайсе, священную Матерь Городов, сравняли с землей. Снесли Башни Микл, Даглиаш, Кельмеол… Целые народы были преданы мечу.
Для Наутцеры этот Майтанет важен не потому, что он — шрайя, а потому, что он может принадлежать к этому миру без настоящего, миру, чьей единственной системой координат служит былая трагедия. Потому что он может оказаться зачинщиком нового Армагеддона.
«Священная война против школ? Шрайя — подручный Консульта?»