— И тем не менее, — сказал Ксинем, — мне все кажется, что я не сделал всего, что мог бы.
Пройас пожал плечами.
— Каждый человек может сказать о себе то же самое, Ксин. Этим человек и отличается от Бога.
Он печально хмыкнул.
— На самом деле это мне говорил Ахкеймион.
Ксинем слабо улыбнулся.
— И мне тоже… Очень мудрый глупец этот Ахкеймион. «И нечестивый… Богохульник. Хотелось бы мне, чтобы ты, Ксин, не забывал об этом».
— И в самом деле мудрый глупец.
Видя, что их принц благополучно прибыл на берег, остальная часть конрийского войска тоже начала высадку. Оглянувшись на море, Пройас увидел множество шлюпок, несомых к берегу сильным прибоем. Скоро эти пляжи будут кишеть людьми — его людьми, — и вполне возможно, что все они уже обречены. «Почему, Господи? Зачем Ты терзаешь нас — ведь мы стремимся исполнить Твою волю!»
В течение некоторого времени он вытягивал из Ксинема подробности поражения Кальмемуниса. Да, Кальмемунис действительно погиб: фаним прислали в доказательство его отрубленную голову. Нет, как именно язычникам удалось их разгромить — этого никто доподлинно не знает. Ксинем сказал, что выжившие утверждали, будто язычникам не было числа, по меньшей мере двое на каждого из айнрити. Однако Пройас знал, что те, кто остался в живых после подобного поражения, всегда утверждают нечто в этом духе. Пройаса мучило множество вопросов, и все они были настолько неотложны, что порой он перебивал Ксинема на полуслове. А еще его мучило странное чувство, что его обманули, как будто время, проведенное в Конрии и в море, было потеряно в результате чьих?то махинаций.
Он даже не заметил приближающуюся процессию имперцев, пока те не подошли вплотную.
— Сам Конфас собственной персоной, — мрачно сказал Ксинем, кивнув в сторону берега. — Тоже явился обхаживать вас, мой принц.
Пройас никогда не встречался с Икуреем Конфасом, однако признал его с первого взгляда. Этот человек являл собой живое воплощение обычаев Нансурской империи: божественно?невозмутимое выражение лица, воинственная уверенность, с какой он держал под мышкой посеребренный шлем. Он даже по песку шагал с кошачьей легкостью и грацией.
Они встретились глазами, и Конфас улыбнулся: улыбка героев, которые до сих пор знали друг друга лишь по слухам и восторженным рассказам. И вот Пройас очутился лицом к лицу с легендарным человеком, который одержал победу над скюльвендами. Он невольно проникся к нему почтением, даже, пожалуй, легким благоговением.
Конфас слегка поклонился, протянул руку для солдатского рукопожатия и сказал:
— От имени Икурея Ксерия III, императора Нансурии, я приветствую вас, принц Нерсей Пройас, на наших берегах и в Священном воинстве.
«На ваших берегах… Можно подумать, будто Священное воинство тоже ваше».
Пройас не поклонился в ответ и не пожал протянутой руки.
Конфас не выказал ни возмущения, ни гнева — напротив, взгляд его сделался одновременно ироничным и оценивающим.
— Боюсь, — продолжал он небрежным тоном, — в результате недавних событий нам будет нелегко доверять друг другу.
— Боюсь, — продолжал он небрежным тоном, — в результате недавних событий нам будет нелегко доверять друг другу.
— Где Готиан? — спросил Пройас.
— Великий магистр шрайских рыцарей ждет вас наверху. Он не любит, когда ему в сапоги набивается песок.
— А вы?
— А мне хватило ума надеть сандалии.
Раздался хохот. Пройас скрипнул зубами.
Когда Пройас снова ничего не ответил, Конфас продолжал:
— Насколько я понимаю, Кальмемунис был вашим человеком. Неудивительно, что вы стараетесь обвинить во всем кого?то другого. Но позвольте вас заверить: палатин Канампуреи погиб исключительно по собственной глупости.
— В этом я не сомневаюсь, главнокомандующий.
— Так значит, вы примете приглашение императора и посетите его в Андиаминских Высотах?
— Очевидно, чтобы обсудить договор.
— В том числе и для этого.
— Я хотел бы сперва поговорить с Готианом.
— Как вам угодно, принц. Но, возможно, я смогу избавить вас от лишних бесед и передать то, что скажет великий магистр. Готиан сообщит вам, что в катастрофе на равнине Менгедда святейший шрайя всецело винит вашего человека, Кальмемуниса. И еще он скажет, что шрайя глубоко огорчен случившимся несчастьем и теперь всерьез обдумывает единственное и вполне оправданное требование императора. Я вас уверяю, оно действительно абсолютно оправданное. В родословных любого мало?мальски значительного семейства империи вы найдете десятки имен тех, кто погиб, сражаясь за те самые земли, которые предстоит отвоевать Священному воинству.
— Быть может и так, Икурей, но на этот раз жертвовать жизнью предстоит нам.
— Император ценит и понимает это. Именно поэтому он предложил даровать право собственности на потерянные провинции — под протекторатом империи, разумеется.
— Этого недостаточно.
— Ну разумеется. Всегда хочется большего, не правда ли? Должен признаться, принц, что мы оказались в весьма странном и затруднительном положении. В отличие от вас дом Икуреев никогда не славился своим благочестием, и теперь, когда мы наконец?то защищаем правое дело, нас зачастую упрекают за наши былые деяния. Однако личность спорящего, сколь бы одиозна она ни была, не имеет отношения к правоте или ложности его аргументов. Разве не так говорит нам сам Айенсис? Я прошу вас, принц, позабыть о наших недостатках и обдумать эти требования в свете чистой логики.