Их кони перешли вброд мелкий ручей и начали подниматься на противоположный берег. Найюр наклонился вбок и сплюнул в воду.
— Еще один ответ, который на самом деле ответом не является! — бросил он.
Можно ли сказать ему правду? Нет, разумеется, не всю. Келлхус начал, делая вид, что колеблется:
— Все вы — ты, твои сородичи, твои жены, твои дети, даже твои враги из?за гор, — не можете видеть истинного источника своих мыслей и поступков. Люди либо предполагают, что они сами являются их источником, либо думают, что их источник лежит где?то за пределами мира — некоторые называют это То, Что Вовне. Но того, что реально было прежде вас, что действительно определяет ваши мысли и поступки, вы либо вообще не замечаете, либо приписываете это демонам и богам.
Каменный взгляд и стиснутые зубы — неприятные воспоминания… «Мой отец уже говорил ему это».
— То, что было прежде, определяет то, что происходит после, — продолжал Келлхус. — Для дуниан нет более важного принципа.
— А что же было прежде? — спросил Найюр, пытаясь изобразить насмешливую улыбку.
— Для людей? История. Язык. Страсти. Обычаи. Все эти вещи определяют то, что люди говорят, думают и делают. Это и есть скрытые нити, которые управляют всеми людьми, точно марионетками.
Частое дыхание. Лицо, омраченное неприятными догадками.
— А если нити становятся видимыми…
— То их можно перехватить.
Само по себе это признание ничем не грозило: все люди более или менее стремятся управлять себе подобными. Оно может оказаться угрожающим, только если знать о его способностях.
«Если бы он знал, насколько глубоко я способен видеть…»
Как ужаснулись бы они, эти рожденные в миру люди, если бы увидели себя глазами дунианина! Заблуждения и глупости. Разнообразные уродства.
Келлхус не видел лиц — он видел сорок четыре мышцы, прикрепленные к костям, и тысячи многозначительных изменений, которые могут с ними происходить, — вторые уста, не менее красноречивые, чем первые, и куда более правдивые.
Он не слышал человеческих слов — он слышал вой сидящего внутри зверя, хныканье отшлепанного ребенка, хор предшествующих поколений. Он не видел людей — он видел примеры и следствия, обманутые порождения отцов, племен и цивилизаций.
Он не видел того, что будет потом. Он видел то, что было прежде.
Они проехали сквозь заросли молодых деревьев на том берегу ручья, уворачиваясь от веток, опушенных первой весенней зеленью.
— Это безумие, — сказал Найюр. — Я тебе не верю…
Келлхус ничего не сказал, направляя коня в просветы между стволами и раскачивающимися ветвями. Он знал пути мыслей скюльвенда, он знал, где следует вмешаться, — и он непременно вмешается, если сумеет забыть о своем гневе.
— Если все люди не ведают источника своих мыслей… — сказал Найюр.
Их кони, торопясь выбраться из кустов, перешли в галоп и в несколько скачков снова очутились на открытой, бескрайней равнине.
— Тогда, значит, все люди обманываются.
Келлхус поймал его взгляд — этот момент был важен.
— Они действуют по причинам, которые зависят не от них.
«Увидит ли он?»
— Как рабы… — начал Найюр, ошеломленно хмурясь. И тут он вспомнил, с кем имеет дело. — Но ведь ты говоришь это только затем, чтобы оправдать себя! Для чего порабощать тех, кто и так в рабстве, а, дунианин?
— Раз уж то, что было прежде, остается сокрытым, раз уж люди все равно обманываются, какая им разница?
— Потому что это обман! Бабьи уловки. Поругание чести!
— А ты что же, никогда не обманывал своих врагов на поле битвы? Ты никогда никого не обращал в рабство?
Найюр сплюнул.
— Мои противники. Мои враги. Они бы сделали со мной то же самое, если бы могли. Это договор, который заключают все воины, и договор этот почетен. А то, что делаешь ты, дунианин, превращает всех людей в твоих врагов.
Какая проницательность!
— В самом деле? А может быть, в моих детей? Какой отец не правит в своем якше?
Поначалу Келлхус опасался, что выразился чересчур туманно, но Найюр сказал:
— Значит, мы для вас все равно что дети?
— Разве мой отец не воспользовался тобой как орудием?
— Отвечай на вопрос!
— Дети ли вы для нас? Да, конечно. Иначе разве мой отец мог бы воспользоваться тобой так легко?
— Обман! Обман!
— Тогда отчего ты меня так боишься, скюльвенд?
— Довольно!
— Ты был слабым ребенком, верно? Ты часто плакал. Ты съеживался каждый раз, как твой отец поднимал руку… Скажи мне, скюльвенд, откуда я это знаю?
— Потому, что все дети такие!
— Ты ценишь Анисси больше других своих жен не потому, что она красивее остальных, но потому, что она выносит твои муки и все равно любит тебя. Потому что только она…
— Это она тебе сказала! Эта шлюха рассказала тебе все!
— Ты жаждешь запретного сношения…
— Я сказал — довольно!!!
На протяжении тысяч лет дуниан обучали использовать все свои чувства до предела, делать явным то, что было прежде. В их присутствии нет места тайнам. Нет места лжи.
Сколько слабостей духа терзают этого скюльвенда? Сколько проступков совершил он душой и телом? И все такие, о которых и подумать?то противно, не то что высказать вслух. Все скованные гневом и бесконечными угрызениями совести, скрытые даже от самого себя.
Если Найюр урс Скиоата подозревает Келлхуса, то тогда Келлхус отплатит ему за подозрительность полной мерой. Правдой. Отвратительной правдой. И либо скюльвенд постарается сохранить свой самообман, отказавшись от подозрений, решив, что Келлхус — обычный шарлатан и бояться его нечего, либо он примет правду и поделится с сыном Моэнгхуса тем, о чем и думать?то противно.