Он поднялся на ноги.
— Идем, — сказал он, повернув к шатру. Он видел кровь и восторженные стенания.
— Нет, Сарцелл, — ответила она. — Мне надо подумать. Он пожал плечами, застенчиво улыбнулся.
— Ну, когда сможешь.
Посмотрел на Эритгу и Хансу, двух девушек?рабынь, жестом приказал им следить за ней. Потом оставил Эсменет и вошел в шатер. Захихикал себе под нос, думая обо всем, что он с ней сделает. В штанах у него налилось и затвердело; мышцы лица задрожали от удовольствия. Как поэтично он ее изрежет!
Светильники догорали, пространство шатра погрузилось в оранжевый полумрак. Он опустился на подушки, разбросанные перед низким столиком, заваленным свитками. Провел ладонью по своему плоскому животу, стиснул сладко ноющий член… Скоро. Уже скоро.
— Ах да! — произнес тонкий голосок. — Обещание освобождения.
Вздох, словно сделанный через тростинку.
— Я один из твоих создателей, и все же ты изготовлен столь гениально, что мне самому не верится.
— Зодчий! — ахнула тварь, называемая Сарцеллом. — Отец! Ты пошел на такой риск? А что, если кто?нибудь заметит твой знак?
— Среди многих синяков еще одного никто не заметит. Послышалось хлопанье крыльев и сухой стук, с которым ворона опустилась на столик. Лысая человеческая головка ворочалась из стороны в сторону, словно разминала затекшую шею.
— Если кто меня и почует, — объяснило лицо величиной с детскую ладошку, — то не обратит внимания. Тут повсюду Багряные адепты.
— Что, уже пора? — спросила тварь, называемая Сарцеллом. — Пришло время?
Улыбочка не шире ноготка.
— Скоро, Маэнги. Уже скоро.
Крыло расправилось и протянулось вперед, проведя линию по груди Сарцелла. Голова Сарцелла откинулась вбок; все его члены напряглись и застыли. От паха к конечностям разбегались волны восторга. Палящего восторга.
— Так она осталась? — спросил Синтез. — Она не пытается сбежать к нему?
Кончик крыла продолжал лениво ласкать его. Тварь, называемая Сарцеллом, выдохнула:
— Пока нет…
— О ночи, проведенной со мной, она не упоминала? Ничего тебе не говорила?
— Н?нет… Ничего.
— И тем не менее ведет себя… открыто, как будто готова поделиться всем?
— Да?а, Древний Отец…
— Как я и подозревал…
Крошечный лобик нахмурился.
— Я принял ее за простую шлюху, Маэнги, но она далеко не простая шлюха. Она искусна в игре.
Хмурый оскал сменился улыбочкой.
— Она все?таки стоит двенадцати талантов…
— М?мне…
Маэнги ощущал ритмичный пульс у себя в глубине тела между анусом и основанием фаллоса.
Так близко…
— М?мне убить ее?
Он выгнулся под прикосновениями крыла. «Пожалуйста! Еще, Отец, прошу тебя!»
— Нет. Она не сбежала к Друзу Ахкеймиону. Это что?нибудь да значит… Ее жизнь была слишком тяжелой, чтобы она не научилась взвешивать, что для нее важнее, преданность или выгода. Она еще может оказаться полезной.
Крыло отодвинулось, прижалось к черному боку. Крошечные веки опустились, потом снова открылись, показав глазки?бусинки.
Маэнги судорожно вздохнул. Ничего не соображая, схватил правой рукой свой фаллос и принялся растирать головку большим пальцем.
— А что насчет Атьерса? — спросил он, задыхаясь. — Они что?нибудь подозревают?
— Завет ничего не знает. Они просто прислали дурака с дурацким заданием.
Он разжал руку, перевел дух.
— Древний Отец, мне теперь не кажется, что Друз Ахкеймион такой уж дурак.
— Почему?
— Передав Готиану послание шрайи, я встретился с Гаоартой…
Крохотное личико скривилось.
— Ты встретился с ним? Разве я это приказывал?
— Н?нет… Но шлюха попросила меня найти ей Ахкеймиона, а я знал, что Гаоарте поручено за ним следить.
Крошечная головка качнулась из стороны в сторону.
— Боюсь, мое терпение скоро иссякнет, Маэнги.
Тварь, называемая Сарцеллом, прижала потные ладони к своему одеянию.
— Друз Ахкеймион заметил, что Гаоарта за ним следит!
— Что?о?
— На Кампозейском рынке… Но этот глупец ничего не знает, Древний Отец! Ничего. Гаоарте удалось сменить шкуру.
Синтез перескочил на край столика, отделанный красным деревом. Он казался легким, как иссохшая кость или папирусный свиток, однако чувствовалось в нем нечто огромное, как если бы левиафан проплывал под водой перпендикулярно всему сущему. Его глаза сочились светом.
КАК…взревело в том, что сходило за душу Маэнги…
Я НЕНАВИЖУ…
…разнося вдребезги все мысли, все страсти, которые он мог бы назвать своими…
ЭТОТ МИР!
…подавляя даже неутолимый голод, даже всеобъемлющую боль…
Глаза, точно двойной Гвоздь Небес. Хохот, дикий от тысячелетнего безумия.
ПОКАЖИ МНЕ, МАЭНГИ…
Крылья распахнулись перед ним, затмевая светильники, оставив лишь бледное личико на фоне мрака, слабый, хрупкий рупор чего?то монументального и жуткого.
ПОКАЖИ МНЕ СВОЕ ИСТИННОЕ ЛИЦО!
Тварь, называемая Сарцеллом, почувствовала, как сжатый кулак того, что было ее лицом, начал ослабевать…
Будто ляжки Эсменет.
Пришла весна, и снова сеть полей и рощ вокруг Момемна оказалась полна айнрити. Эти были вооружены куда лучше и казались намного опаснее тех, что пали в Гедее. Вести о резне на равнине Менгедды пеленой висели над Священным воинством в течение долгих дней. «Как такое могло случиться?» — спрашивали люди. Однако страхи были быстро подавлены слухами о гордыне Кальмемуниса, рассказами о том, как он отказался повиноваться прямому приказу Майтанета. Бросить вызов самому Майтанету! Все дивились подобному безумию, а жрецы напоминали о том, как труден путь, и о том, что испытания сломят верных, если они позволят себе заблуждаться.