— Император… — проговорил он, словно впервые в жизни пробуя это слово на вкус; кончики ногтей его согнутых пальцев чуть слышно барабанили по бокалу. — Император… Боюсь, Владимир, что я плохой монархист. Мы, окинавцы — плохие монархисты. Если не все, то многие. А кроме того, несчастье с нашими пилотами…
— Тебе разве ещё не передали про пилотов? — спросил президент. — Нет? В Токио мы уже сообщили… Их нашли, Исигуро. Туда уже вылетел крейсер «Новик». Они живы, и… в общем, всё хорошо.
— Какая замечательная новость! — воскликнул Усида. — Но я всё равно не знаю, как нам поступить. И это уже не зависит от моего антимонархизма. Слишком мало данных.
— Когда их было достаточно?
— И здесь ты прав. Кроме того, в тех редких случаях, когда их было достаточно — это оказывались ложные данные. Мы в положении глухого и очень близорукого человека, на которого нападает толпа водяных…
— Положение немного выправляется, Исигуро, — сказал президент. — И одновременно ухудшается. Мы уже получили от котов такой объём информации об Империи, что страдаем от несварения, а информация всё прибывает… Ещё год-другой — и у нас появится собственная надёжная агентура. Мы уже не слепы — но мы как будто оказались в совершенно незнакомом месте…
— Какая разница? — возразил Усида. — Слепой и внезапно прозревший — одинаково беспомощны на оживлённом перекрёстке. Более того, слепота побуждает к осторожности, а непонимание происходящего — к панике и неправильным поступкам.
— Да, и это тоже верно. Но под ухудшением я понимал не это — не столько это… Ты чувствуешь, как всё начало рассыпаться? Пока шла открытая война, ООН выполняла роль штаба и ставки. Де-факто она стала всемирным правительством, все страны делегировали ей довольно заметную часть своего суверенитета, и никто не возражал. Я понимаю, что тут марцалы блестяще поработали; умения сгладить противоречия, а заодно и организовать работу сколь угодно сложной системы у них не отнять… но дело не только в них. Мне кажется, мы настолько растерялись от победы, что решили сделать все возможные глупости разом. Роспуск Объединённого командования… Это просто предательство какое-то. Или настолько вселенская глупость…
Спецкомиссар отхлебнул из бокала и некоторое время сосредоточенно прислушивался к ощущениям.
— По-моему, получилось неплохо? А, Владимир?
— По-моему, просто великолепно. Я, правда, не великий спец по виски…
— Это новый сорт. Он ещё не имеет названия. Не будет большой наглостью с моей стороны, если я попрошу тебя дать этому сорту имя?
— Неожиданно… Боюсь, я просто не знаю, как это делается.
Какие традиции…
— Традиционно — это просто имя производителя. Реже — что-то связанное с местом, где выращен злак или добыт торф. От качества торфа зависит очень многое: цвет, запах, глубина вкуса. Ячмень для этого виски выращен в Канаде, торф привезён из Карелии, дуб для бочек — с острова Ява. Вода — из Антарктиды, добыта на глубине четырёхсот метров. Погреб, где виски выдерживалось, находится в горах Хидака, на Хоккайдо. Это колдовские горы, с ними связано очень много преданий. Бочки были помещены в подвал в последний мирный месяц последнего мирного года — тогда я этого, разумеется, не знал… Купаж я не делаю — особенность марки. Все мои виски имеют первое имя «Керама» — так называлась шхуна моего деда. Но обязательно должно быть и второе имя.
— Я должен подумать, — сказал президент.
— Я тоже, — сказал Усида. — В конце концов, мы думаем об одном и том же.
19 января 2015 года. Москва, посольство Свободных. Утро
Римма печатала со скоростью двести ударов в минуту, и от этой бесконечной пулемётной очереди Геловани уплывал куда-то вверх и вбок, и приходилось выдёргивать себя обратно почти физическим усилием занемевшего мозга. Иногда в монотонный треск вплетались дребезжание и скрежет — машинка была старая, раздолбанная в хлам «Башкирия» с огромной кареткой, похожая на комбайн или сенокосилку; она и новая-то не отличалась бесшумностью…
Никита, стараясь занимать как можно меньше места, варил какой-то особенный кофе из своих старых запасов. Кофе выращивали и обрабатывали на добром десятке планет, и среди Свободных он был весьма ходовым товаром. Господин посол уже сгонял свою страхолюдную девочку (имя которой Геловани начисто забыл, а переспросить стеснялся) в круглосуточный магазин за густыми сливками, потому что иначе пить этот жидкий динамит опасно.
Запах был… да. Очень бодрящий.
Пожалуй, Геловани клюнул-таки носом, потому что пропустил торжественный момент: Римма вытянула из каретки последнюю закладку. Он среагировал только на стон:
— Бли-и-и-н…
Она пыталась помассировать виски опухшими пальцами. Геловани подошёл, встал сзади. Сначала забрал боль из головы, сбросил на пол. Можно было не опасаться, что попадёт в кого-то постороннего: первый этаж. Потом — из шеи и плеч. С одного раза не получилось, а главное — из-за усталости никак не мог сосредоточиться. Не спать семьдесят часов — это многовато…
— Спасибо, родной, — Римма встала, с хрустом потянулась. — Ты опять меня спас.
— Давайте по чашечке, и полетели, — сказал Никита. — Ласточка, ты пока разложи экземпляры… — и Геловани наконец вспомнил: девочку звали Крейзи-Бёрд, так и в паспорте было записано: Оцуп Крейзи-Бёрд Станиславовна, и она очень этим гордилась.