— Ерунда, — сказала она.
Артурчик молча кивнул.
— Ты им веришь? — спросила Лизка, кивнув на ребят.
— Ага.
— А дядьку убили.
— Не они же.
— Ну… наверное.
Стрельнутый крикнул, ему ответили. Артурчик задрал голову. Над ними проходила галерея, соединяющая два очень старых дома. Оттуда упала верёвка с узлами. Стрельнутый быстро взлетел по ней наверх.
Через минуту спустилось что-то вроде качелей, только со спинкой. Туда усадили распелёнутого Спартака, прихватили петлей, чтобы не выпал. Теперь Артурчик увидел, кто там, со Стрельнутым. Здоровенный дядька, больше пана Ярека, и с такой же бородой. Сильным движением он выбрал верёвку — как будто тащил не очень крупную рыбу.
Потом наверх залез Ухзай, Лизка (посмотрела на Артура, он кивнул), сам Артур и последним приготовился — Тушхаз.
Когда Артур забрался на галерею, там была только Лизка: стояла и ждала его.
— Туда пошли, — показала она рукой.
— Дождёмся… — сказал Артур и не договорил.
Отсюда было видно далеко и почему-то очень чётко.
Над зданием больницы, откуда они ушли каких-то полчаса назад, вдруг взвилось чёрное облако. Появилось дымное пламя.
А потом докатился хриплый гром…
Тушхаз стоял рядом с ними и смотрел на это. Лицо у него было непроницаемое.
— Пойдём, — сказал он наконец и отвернулся.
— Мы к кому? — спросил Артурчик.
— Хаззарим-хун, — сказал Тушхаз.
«Хун» означало «учитель».
Артурчик не стал спрашивать, почему учитель живёт здесь, в запрещённом районе. Просто пошёл, и всё.
Спартак уже лежал на доске, и бородатый учитель разглядывал его ногу. Потом коротко велел Стрельнутому:
— Луб.
Стрельнутый бегом побежал исполнять приказ. Наверное, где-то лежал свёрнутый сырой луб — мягкая кора специального лубного дерева. Пока она сырая, из неё можно лепить всё на свете. Потом дать подсохнуть — и получится вещь костяной твёрдости, но гораздо легче. В общем, ничем не хуже пластмасс, которые делаются в Верхнем. Жалко только, что лубные деревья в окрестностях города очень редки, и надо на козл а х ехать день, а то и два…
А пока учитель, кивнув, пригласил остальных подойти поближе.
— Земной. Кровь слабый. Кость сильный, голова сильный, кровь слабый. Всегда. Надо добавлять кровь Ыеттёю, тогда хорошо.
— Вы можете говорить на своём языке, почтенный Хаззарим-хун, — сказал Артур на ыеттёю. — Мы понимаем и говорим сами.
— Это приятно, — кивнул Хаззарим-хун. — Располагайтесь пока в моём скромном жилище. Угостить я вас смогу потом, когда окажу помощь этому юному мужчине. Что происходит в городе, вы можете мне рассказать?
— Вы не обидитесь?
Хаззарим-хун рассмеялся.
— Нет, — сказал он. — Вы не знаете таких слов, чтобы меня обидеть.
— Только что подожгли больницу, — сказал Артур.
— Или взорвали, — поправила Лизка.
— Или взорвали, — согласился Артур. — Больницу. Понимаете?
— Да, — сказал Хаззарим-хун. — Понимаю. Мы дичаем не просто стремительно, а ещё и с азартом. Не знаю, друзья, как — но с этим придётся жить всем нам. Всем нам.
— Наши этого не простят, — сказала Лизка.
— Думаю, да, — согласился Хаззарим-хун, снимая со Спартака последние повязки. Понюхал их и сокрушённо покачал головой. — И те, кто всё это раздул, очень рассчитывают именно на непрощение.
Тогда у них будет неиссякаемый повод для ненависти. Юная женщина, дай мне, пожалуйста, вон ту корзину.
Лизка принесла корзину. Хаззарим-хун вынул красный глиняный горшочек, снял с него пергамент, почерпнул лопаткой и стал втирать в ногу, прямо в раны, студенистую белесоватую мазь.
— Хорошо, что юный мужчина без сознания. Иначе ему было бы очень тяжело сейчас. Это растёртые желудки шмааха…
Шмаах, а по-русски донный хватальщик — тварь не очень крупная, но нападающая на всё. Скажем, обхватывает ногу неосторожного рыбака тонкими, но твёрдыми щупальцами и пытается накинуть на человека свой вывернутый желудок. Он не понимает, что попался сам — потому что очень вкусен. Но в тех местах, где желудок елозил по коже, остаются ожоги.
— …Мазь растворит мёртвые ткани, — объяснял Хаззарим-хун. — Организму будет легче бороться с заразой.
— Вы доктор? — спросила Лизка. — Я думала, вы учитель.
— Я был учителем докторов, — сказал Хаззарим-хун. — Но это было давно.
— Скажите, — чувствуя, что голос дрожит, сказал Артур, — а вы не умеете лечить тех, кого пометили подземные духи?
Хаззарим-хун перестал втирать мазь и пристально посмотрел на Артура.
— Мы поговорим на эту тему потом, юный мужчина.
— Х-хорошо… — Артурчик ощутил неловкость, будто сморозил что-то постыдное.
Прибежал Стрельнутый, принёс кусок луба, с которого всё ещё капала кислая вода.
— Готово, учитель!
— Молодец. Выкраивай пока — среднюю, с захватом стопы.
— Понял. Так, Артур мелковат… Тушхаз, ложись. Снимай штаны.
Тушхаз снял штаны (Лизка то ли смущенно, то ли возмущенно отвернулась), лег на пузо. Похоже, он знал, что делать. Интересно, чем они тут занимались? — подумал Артур.
Стала слышна стрельба. Артурчик подошёл к окну, выглянул. Но отсюда был виден только старый безлюдный район. Если совсем высунуться — то в поле зрения попадали клубы дыма, сухого, бело-серого.
— Это столкновение было неизбежным, — сказал Хаззарим-хун. — Хорошо, что вы отважились постоять за себя.