Подумать только, мать называет маленькими подвигами мытьё полов, вечное латанье дыр на коленках, походы на торжки или тупую зубрёжку не используемых никогда русских слов! А встать до рассвета? — и ведь не на рыбалку и не в школу даже…
Артём сел и только потом открыл глаза. За окном чуть-чуть серело. На подоконнике стояла кружка с водой. Он сделал несколько глотков и почти проснулся.
Свежая, ещё не надёванная после стирки рубашка была жёсткой и хрустела — со шмотками из птичьей кожи всегда так, а некожаные вещи носили только по самым большим праздникам. Уж слишком много возни с этим болотным льном…
Братцы, разумеется, никаких кукушек не слышали. Артур дрых на животе, спинав покрывало в ноги и засунув голову под подушку. Тощая спина его вся была в пупырышках. Спартак, как всегда, спал основательно, на правом боку, одна рука под щекой, другая вытянута вперёд и сложена в рыхлую фигу. Артём с минуту раздумывал, как ему поступить, и наконец просто, без затей, дёрнул обоих за ноги.
Артурчик, отдадим ему должное, мгновенно моргнул, встал на четвереньки, встряхнулся по-собачьи и потянулся за штанами. Спартак перевернулся на другой бок и спрятал фигу. Пришлось поливать его тонкой струйкой, потом давать глотнуть, потом отвечать на идиотские вопросы…
Шустрый Артурчик тем временем просочился на кухню, к сковородке, и, не разогрев, громко сожрал самую толстую мясную палочку. Спартак пошёл на звук, по дороге просыпаясь. Артём свернул все три постели, чтобы мать не ругалась, и стал проверять рюкзаки. От братцев всё равно толку не будет, пока не пробегутся по утреннему холодку.
Сырные лепёшки, бутылки с водой, масляные ягоды, огневик, старый фонарик-жужжалка, свёрнутые подстилки и одеяла, два ножа, топор, лопатка. В Спартаковом рюкзаке бутылок оказалось не две, а три: свои и Артурчикова. Артём не стал заводиться, но для справедливости переложил от Спартака к Артуру свёрток с карабинами и прочим крепежом.
Артём не стал заводиться, но для справедливости переложил от Спартака к Артуру свёрток с карабинами и прочим крепежом. Воду по дороге выпьем, а железо так и придётся переть до конца. Хитрожопость должна быть наказуема.
Четвёртый этаж — штука замечательная. Дальше него от ям-ползунов только пятый, но на пятом по ночам неприятно трещит остывающая шляпка-крыша, а днём жарко и потолок то и дело идёт волнами. А выше пятого этажа дома почти никогда не дорастают. Кто не дураки — все живут на четвёртом или на третьем, хотя подниматься долго и неудобно, по винтовой-то лестнице, пришпиленной к телу дома. Зато спускаться можно быстро — пять площадок, шесть веревок, шесть стремительных скольжений (и лучше не думать, что потом скажет мать про охломонский вид).
Артурчик натянул рукавицы и усвистел вниз первым, Спартак спросонок потопал по ступенькам, а Артём чуть задержался — проверить, не поменялось ли что на привычном маршруте, и посмотреть на город.
Его уже с год мучил какой-то неформулируемый вопрос. Например, их учили, что города должны быть совсем другими — с проспектами, площадями, светофорами («Улицу переходят на зелёный сигнал светофора» — «А зачем её переходить?»), перекрёстками, фонарями… Тему «Земной город» он сдал на пять с плюсом. Но любил он — этот: и кривые танцующие дорожки, высоко поднятые над землёй, и чёрные вогнутые шляпы крыш с неровными краями, и разноцветные тела самих домов с гроздьями жилых камер, и ночные лиловые огоньки, и мелкие беглые дождики днем. Только иссиня-чёрные пятна, что разрастаются вокруг ползунов, он старался не замечать, как бы ни талдычили в школе, что, если соблюдать осторожность, ничего страшного не случится… вроде как переходить дорогу на зелёный! Да-да, подхватывал обычно дед, человек, переходящий улицу на зелёный свет, до последней секунды верит в справедливость…
Или взять календари. Зачем стараться все даты переводить в земные, если и долгота дня другая, и дней в году меньше, и вообще… Но сказано: «Надо» — и сидишь, бьёшься с этими вычислениями…
Дед не верил ни в вычисления, ни в справедливость, ни в зелёный свет, но это его не спасло: ползун оказался молодой, синяк вокруг ямы не набрал силы… да и дед не сразу признался, что вляпался. Потом уже стало невозможно скрывать, приехали санитары и увезли деда в богадельню. И всё.
Сейчас по маршруту ничего проблемного не было видно. Хотя это вовсе не значит, что там ничего проблемного не было . Но, как говорил тот же дед, веника бояться — бани не видать.
Артём догнал братов и зашагал первым.
К дому Михеля путь был короткий, но извилистый: обогнуть по задам торжки, потом по новой подвесной эстакаде — к насосной станции, и уже от неё вниз, мимо Мемориального дома и направо. Мемориальный сейчас закрыт, потому что тётя Лера на заработках в деревне, а больше никому там работать не положено. Ну и ладно. Это первые разы интересно, а потом — всё знакомое и скучное. Потрогать-то всё равно не дают…
Между палатками торжков, где огоньки были поярче, уже начали собираться ирои из компашки Стрельнутого. Со Стрельнутым братья не то чтобы дружили, но приятельствовали. Звали его так за попытку изобретения пороха. Он вообще был любитель всяких забав с огнём.